Волхв - Сергей Геннадьевич Мильшин

Дубинин друга Вавилу в дружинники, и не раз. Однако тот ни о какой воинской службе и слышать не хотел. Говорил, они теперь не с ворогом воюют, а всё больше со своими. Сейчас Никита вспомнил его слова. И, соглашаясь, огорчённо махнул рукой, обрывая невесёлую мысль.

Ноги тем временем добежали по упругой дорожке до кузни Вавилы. Потоптавшись, остановились перед открытой дверью, за которой слышались звонкие удары молотка: друг работал. Никита заглянул внутрь. Распаренный кузнец в кожаном переднике, с голой спиной осторожно постукивал молоточком по заготовке меча.

– Бог в помощь.

Друг обернулся. И не донёс молоток до металла:

– Опять ты? Ну заходи, раз пришёл, – улыбаясь, отложил инструмент на верстак. Вытер руки о фартук. – Здорово, что ли. – И раскрыл могучие объятья.

– Да, не весёлую весть принёс, – бездумно потянув губами кисель, Вавила уронил кружку на стол.

Незадолго до этого Светозара, поставив мужикам поесть, тактично удалилась на улицу «курам кинуть».

– Весёлого мало.

– А когда пойдут, известно?

Никита покачал головой:

– Неведомо. Но мы со святым отцом думаем, не сейчас. Летом погреба у деревенских пусты, в напрасную налёт пройдёт, потому наверняка в серпень[33] соберутся, как зерно с полей уберут.

– Правильно мыслите. Раз уж всё равно непокорное село надумали к вере приобщить, а его только через кострище да кровище покорить можно, то, понятно, и выгоду с этого захотят поиметь.

Дубинин повернулся к другу:

– Вот и пришёл я к тебе за помощью.

– Говори, помогу, чем могу.

– Надо в Коломны эту весть донести. Кроме тебя довериться некому. Кругом обман, доносчики и измена. Вот уж действительно «Противиться власти – грех». Нашёл Никифор благодарные уши, теперь хватает у него верных псов.

Отвалившись от стола, Вавила почесал кончик носа. Помолчал, что-то прикидывая. Никита не торопил. Понимал, не о себе беспокоится друг – о деле. Соображает, как передать новость, не вызвав ненужных подозрений. Наконец, кузнец уронил тяжёлые руки на колени:

– Ладно, схожу сам. У меня пяток ножей бесхозяйственных лежат – прикинусь, будто заказчик из Коломен их забрать позабыл. А я волнуюсь, да и рассчитаться за работу пора бы. Вот и повод отнести. У меня и ещё дело есть. Всё ждал, что один человек сыромять принесёт соседу моему, а он что-то задерживается, кузнец поднял взгляд. – Книги у меня лежат. Случайно попали. Ныне опасно письмена предков хранить. Не дай бог заподозрят в чём-то и найдут. Я и так-то не на хорошем счету у попа нашего. Косится уже. Спрашивает, почему в церковь не хожу.

– А ты что?

– Говорю, что некогда, металл остывает. Или наоборот, греется. Не отойти. Ну, да это всё до поры, до времени, – он хлопнул ладонями по коленям. – Надо, в общем, эти книги в надёжное место переправить. К волхву Белогосту в хранилище. Давненько я его не видал. Уж не знаю, жив ли?

– Боевой старик. Умный. Такой ещё нас переживёт.

– Я не возражаю. Кому-то знания предков хранить надо. И передавать.

– Это да. А книги, случайно, не Смагин принёс?

Вавило приподнял бровь:

– А ты откуда знаешь?

Дружинник усмехнулся:

– Встренул, когда он их в слободу нёс. Мог бы по-глупому попасться, да на его счастье Микола мне поручил корзинку проверить.

– Повезло парню.

– Ага, а притворяться совсем не умеет. Уши от страха так раскраснелись, думал, вот-вот вспыхнут. Но пронесло.

– Что не вспыхнули, или, что не поймали.

– И то и другое, – собираясь вставать, Дубинин улыбнулся.

Вернулась Светозара с тяжёлым горшком в руках. Аккуратно опустила его на лавку. Её слегка выпирающий живот говорил о скором прибавлении в семействе друга. Дубинин мысленно порадовался за него, вслух, однако, ничего говорить не стал, не сглазить бы.

– Не помешала? – она вытерла обратной стороной ладони капельку пота на виске.

– Вестимо, не помешала, хозяюшка. Это я вот, припёрся, Вавилу от работы отвлекаю, – он поднялся, подтягивая рубаху под поясом. – Да и тебе в доме наследил.

– Ну, ты скажешь тоже, – она смущённо глянула из-под бровей. – Мы тебе завсегда рады.

– Точно, болтаешь, не знамо что, – Вавила тоже встал. – И так редко бываешь. Оставайся ночевать. На ночь глядя не отпустим.

Никита поклонился хозяевам:

– Я бы с пребольшим удовольствием, но увольнительная у меня только до петухов завтрашних. Если сейчас выйду, к полуночи буду в городе. А ночи ныне светлые, не заблужусь, – дружинник потянул входную дверь на себя.

– Ну, как знаешь, Никита. Надо, так надо, – Вавила вышел проводить друга.

На улице мальчишки лет по десять-двенадцать стреляли из детского лука в ствол разросшейся на окраине слободы сосны. Среди ребят Никита узнал и сына Вавилы, Рослю. Он, помладше большинства ребятишек, ковырял пальцем старую жердину на прясле, спокойно ожидая очереди. Увидев взрослых, ребята вежливо поздоровались.

– И что это вы делаете? – Вавила остановился у прясла.

Паренёк светлый, как ясный летний денёк, чуть выше других легко ответил:

– Тренируемся, дядя Вавила.

Кузнец вразвалочку приблизился к ним:

– Что тренируетесь, то хорошо, только вот зачем дерево живое мучаете?

Паренёк растерялся. Опустив лук, он оглянулся к товарищам за поддержкой. Но и они повесили светлые волосы, спрятав в них покрасневшие лица. Росля открыл рот в изумлении, да так и стоял. Паренёк наконец выдавил почти с испугом:

– Так нежели ему больно?

– Неужто не знаешь? Плохо же тебя дед учил.

– А у меня нет деда. Погиб в прошлом годе, – парнишка сердито отвернулся.

Вавила переглянулся с Никитой. Оба помнили прошлогодний случай, когда варнаки напали на двух купцов, что переезжали в соседний град на торжок. Оба тогда остались в живых, хоть и добра лишились. А вот извозчик их, нанявшийся вместе с кобылой и телегой, погиб. Разбойники хотели увести и лошадь, а он встал грудью на защиту кормилицы.

– Так ты Прохоров?

Подозрительно сипнув носом, тот кивнул.

– Жаль деда. Хороший был человек! Но, думаю, он бы вас не одобрил. Вот историю расскажу. Кто не слышал, так послушайте, а кто знает, и второй раз закрепить не облезете, – Вавила пригладил двумя руками расползшийся под головотяжцем волос. – Всякие деревья и травы, и даже камни – живые. И души у них есть, как у нас, только другие уровни, что ли. Более низкие. Так вот, им тоже больно. Деревья ведь даже плачут, когда их рубят, никогда не слышали?

Ребята, окружившие кузнеца, дружно покачали головами. Никита положил руку на плечо друга:

– Ты надолго?

– Да нет, сам понимаешь, если сейчас им в головы эти прописные истины не вбить, потом поздно будет, – он снова обернулся к ребятам. – А потому меня дед, когда я таким же, как вы,