Песни служителей Адхартаха: призыв - Андрей Кот

я учился в Константинополе, отец прислал неожиданное известие с требованием срочно вернуться. На него дважды напали неизвестные. Он едва успел мне передать ларец, прежде чем скончался от ран.

Мне самому пришлось скрываться. Сначала в дружине полоцкого князя, где меня пытались отравить, затем среди половцев, где я чудом уцелел от рук подосланного убийцы. Я скрылся под чужим именем в Луках, но чувство опасности не покидает меня и здесь. Мне страшно оставлять тебя одну с этой проклятой книгой, зная, что неведомый враг, не зная отдыха, рыщет уже где-то рядом.

Зоряна внутренне подобралась. Сначала вся история об апокалипсисе антихриста показалась ей, если и не вымыслом, то уж точно очень далекой угрозой. Однако бледность и плохо скрываемое волнение Стоума поколебали ее уверенность.

– Ны что ж, я постараюсь тебе быть внимательной и не доверять никому, – искренне пообещала Зоряна.

Старик благодарно кивнул и обнял ее. Они долго сидели обнявшись, каждый в своих мыслях. Стоум перебирал воспоминания о своей жизни, а Зоряна с холодком в сердце впервые задумалась, как ей жить, когда (а не если) она останется одна.

За две последующие недели они ни разу не обмолвились о содержимом сундука. Ключ вернулся на место за иконы, а сам ларец спрятали в тайник под кроватью Стоума.

Жизнь, как им казалось, продолжила течь своим неспешным чередом, и никто из них не догадывался, какие страшные перемены в их привычный мир принесет скорая встреча с необычными гостями.

Зорянка. Гори, гори ясно, чтобы не погасло

На десятый день после возвращения, немного разобравшись с делами по хозяйству, Зоряна пошла в гости к семье Игната, где ее радушно встретили хозяева.

Авдотья, жена Игната, узнавшая от мужа, какую роль сыграла молодая девушка в его спасении, летала лебедушкой по дому. Она метала из печи: сперва варево из рыбы, затем овсяный кисель с уткой, а на заедки – пастилу из клюквы, пытаясь угостить названную сестру на славу.

Гостья, непривычная к вниманию и ласке, очень смущалась и постоянно благодарствовала. Игнат, сидящий во главе стола под образами, успел прийти в себя после похода, и теперь, ласково посмеиваясь, разглядывал дорогих ему людей, не забывая, впрочем, закидывать ложку за ложкой в рот.

Его ребятишки на радостях от такой редкой трапезы отъелись сладостей до отвала. Перепачкав руки и лица, они полезли обнимать Зоряну, трогательно прижимались к ней и наивно шептали ей с обеих сторон, обдувая ее сладким запахом пастилы: “Спасибо, тетушка, что тятю уберегла”. – У девушки аж слезы подступили.

Душевно посидели, а когда пришла пора расходиться, хозяева вызвались проводить ее до дома.

На улице было “ой, как хорошо”. Спала дневная жара, на предзакатном небе выскочили и заморгали первые искорки-звездочки. Разноцветные облака, подкрашиваемые притаившимся за холмами предзакатным солнцем, утекали вдаль, вся природа готовилась к вечеру. Ласточки и стрижи завершали свои последние кувырки в полете и скрывались в бесчисленных дырках в пологом глиняном овраге. Даже бесхозные собаки бросили клянчить у людей жалостливые подачки, развалившись на боку посредине улицы, вывалили свои языки и, часто дыша, изредка приподнимали мохнатые головы, лениво осматривая округу. Все плавно замирало, наполняя округу умиротворением.

Зоряна хлопнула себя по щеке. Первые комары, словно тати, вылазили из своих потаенных местечек и кровожадным писком приветствовали приближающийся вечер, после чего с вожделением накидывались на людей.

По дороге Игнат рассказал, как отчет держал перед старостой о поездке в Новгород. Поразительно, что староста поохал, повздыхал, но от причастности княжеских дружинников к разбою отмахнулся, что, скорее, лихие люди раздобыли воинскую справу и переоделись, чтобы следы замести.

– Но вот, что тревожно, – продолжал, посерьезнев, мужчина, – вчера к вечеру прискакали к старосте шестеро верховых. Расспрашивали про отряд, судя по описанию, похожий на наших знакомцев. Оказывается, отправил князь Александр своих людей дань для татар сопровождать из Новгорода. По пути их сотник разделил воинов на десятки и разными дорогами велел двигаться и разведать: все ли спокойно, нет ли где разбойников, чтобы обратно безопасно двигаться. И вот один отряд пропал на нашей пятине. Понимаешь, как тепереча получается?

Зоряна настороженно замерла в недобром предчувствии.

– Чужаки думают, что местные на них напали?

– Так и выходит, – с горькой усмешкой кивнул Игнат, – Дружинники разбойников искали, и, видимо, нашли, а те их и посекли. А за убийство сама знаешь какое наказание. Когда они уехали, староста сразу за мной послал. Он сказал чужакам, что и правда шалят в лесах шайки, но о том, что мы сами чудом выбрались – скрыл от них. Умчались они на север к остальным.

– Стоум уверен, что кто-то из наших с ними в сговоре был. Эх, зря я на старосту грешила. Получается, он все смекнул, но не навел на нас.

Подошли к дому. У жилища Стоума было неожиданное столпотворение. Возле двух подвод мельтешило чудно одетых слуг.

Сам Стоум стоял тут же у распахнутых ворот, поджидая Зоряну.

Девушка заволновалась и, быстро простившись с Игнатом и его женой, подбежала к старику.

– Случилось что? Почему ты меня здесь дожидаешься? И кто все эти люди?

– Зайдем в избу. От чужих глаз подальше, – Стоум быстро огляделся, будто опасаясь, что кто-то и вправду может за ними следить.

– Подожди, дедушка, – остановила его Зоряна и быстро рассказала ему о появлении чужаков у старосты.

– Тем более, приезд моих гостей нам на пользу. Пойдем познакомлю тебя, – и еще раз осмотревшись по сторонам, Стоум зашел в дом.

В светлице сидело трое. Два странного вида монаха и один седой кочевник.

“Скорее всего, из половцев”, – решила Зорянка.

Правда половец не совсем обычный, что-то в нем было и от славян, глаза что ли светлые, и не такие прищуренные, кроме того, еще чувствовалась в нем какая-то сила, уверенный взгляд. Да и монахи были прелюбопытные. У обоих выбрит круг на макушке, а вокруг торчали волосы, как трава из-под тына.

Иоанн дель Карпине – крупный смуглый мужчина, весельчак, постоянно смеялся. Он ел с двух рук, поочередно запихивая в рот крупные куски дикого кабана и обильно запивая медовухой.

Второй монах, Бенедикт Полак, был щуплый и роста маленького. Однако глаза имел умные, грустные, всякий раз искренне благодарил господа за очередную снедь на столе перед тем, как приступал к ней. Видом он был сродни Зорянке, говорил по-новгородски с едва различимым ляхским выговором.

“Да они как три приятеля: медведь и пес, а с ними лис”, – приметила девушка.

Стоум расстарался для неожиданных гостей, щедро потчевал их припрятанными запасами и с большой жадностью