Мои непридуманные рассказы - Сергей Стефанович Прядкин

меня преждевременной. Смотрю, через несколько танцев два товарища моего спасителя Бориса, взвалив с двух сторон на плечи его обмякшее тело, покинули зал ресторана. Эх, Боря, Боря! Подвел ты меня, дружище! Зачем же было так напиваться! Однако, говоря словами героя одного из советских популярных фильмов, вечер переставал быть томным, и я понял, что моя дама меня так просто на свободу не опустит. Она, то пыталась привлечь к себе внимание какими-то неинтересными для меня историями, то своей ручкой мою руку тронет, то модными туфлями мою ногу под столом как бы случайно заденет. А я, как тот стойкий оловянный солдатик, все это стоически переносил и все одно думал: когда же эта тягомотина закончится? Или бы, уж поскорее горячее принесли, что ли! Хотя бы вкусно покушать, да и время на это изрядно поистратилось бы.

К счастью, в составе ресторанного оркестра я увидел только что подошедшего своего бывшего руководителя ансамбля баянистов Севастопольского Дворца пионеров Георгия Ивановича Демидкова. Вот так встреча, которой я по-настоящему обрадовался! И, к тому же, у меня появилось железное право оставить свою даму на некоторое время в одиночестве, подойти к сцене и поговорить с ним о былом, чем я не преминул воспользоваться. Подошел – как раз, кстати, объявили перерыв – и после нашей теплой встречи, мы вспомнили наш оркестр. А вспомнить было о чем! Шестнадцать баянов, из них восемь оркестровых! Мне же довелось играть в нем первую партию. Наш репертуар позволял дать полноценный концерт, как в полном составе, так и квартетами, трио и дуэтами. Мы играли на избирательных участках, городских торжественных мероприятиях и, конечно, в зрительном зале самого Дворца пионеров. Помню, во время выступления перед югославскими моряками, корабли которых находились с дружественным визитом в Севастополе, получилось так, что Георгий Иванович по какой-то причине не смог придти и нами дирижировать, а мы исполняли «Танец с саблями» А.Хачатуряна. Да так исполнили, что к концу музыкального произведения «разъехались» с басами аж на четыре такта. Ничего! Никто нам потом плохого слова не сказал, и мы заработали вполне дружные аплодисменты югославов.

Однако время шло к закрытию ресторана, я свое договорное обязательство честно выполнил, осталось только как-то отделаться от этой назойливой дамы. Решил, провожу до троллейбуса, и этого будет вполне достаточно. Город Севастополь тогда был небольшим, тихим и закрытым для въезда посторонних людей городом. Поэтому, о безопасности в ее самостоятельном пути домой я не беспокоился. Да, похоже, и она поняла, что толку с меня, как с козла молока и, вообще, я оказался не тем кандидатом в ее женихи. Так что, все получилось чинно и благородно: легонько подсадил ее через заднюю дверь в салон троллейбуса, дверь закрылась и больше в жизни мы никогда не виделись. Грустно кому-то? Возможно. А, возможно, и смешно. Возражений не имею! Потому что у меня тогда в сердце было стремление совсем к другой севастопольской девушке Наташеньке, с которой я был знаком еще с училищной скамьи, и с которой ровно через год слились наши дальнейшие судьбы на всю жизнь без малого почти на полвека.

Ну, и, в завершение «бумажной» темы, вспомнился еще один случай. Считается, что по пьяному делу можно только что-либо потерять. Ан нет, не всегда! День Советской Армии и Военно-морского флота мы встречали, находясь еще в Севастопольском морском заводе. Неожиданно для нас, после торжественного подъема Военно-морского флага, командир корабля разрешил сход офицеров и мичманов корабля. Помню, не мешкая и, как говорят на флоте, опережая топот собственных ботинок, пока командир не передумал, и никто из наших начальников не остановил, мы с командиром зенитной артиллерийской батареи лейтенантом Володей Модестовым сошли на берег. Дело шло к обеду, можно было зайти домой к моим родителям, и моя мама нас вкусно накормила бы, но в тот момент родители отдыхали в санатории. Накупить каких-либо полуфабрикатов и потом еще доготавливать их дома мы никакого желания не испытывали. В результате, наш выбор вкусно покушать пал на кафе «Юность», что на проспекте Нахимова, которое днем работало в режиме самообслуживания. Поднимаемся на второй этаж, заходим в зал, а в нем, кроме нас двоих, никого из посетителей не оказалось. Набираем по подносу с горкой всего самого вкусного, продвигаем их к кассе на оплату. Кассирша, увидев весь этот «праздник живота», пробивает к оплате и говорит:

– Ну, и еще двести граммов водочки! – и ткнула пальцем по соответствующим кнопкам кассового аппарата.

– Как? Нельзя же, ведь не вечер! – восклицает одна из поварих на раздаче.

– Да ты посмотри, какие мальчики, а какая закуска у них! Да и праздник у них сегодня! – восклицает другая повариха на раздаче.

В итоге, кассирша пробила нам триста граммов водки. Разместились за столиком, сидим, из графинчика наливаем, своими вкусностями закусываем. Но что такое триста граммов на двоих? Идем за добавкой, получили, продолжаем дальше. Не заметили, как невдалеке от нас разместился отобедать какой-то мужик. Ну, а мы, как у флотского люда всегда бывает: на корабле о женщинах, а в ресторане о службе, и начали оживленно обсуждать проблему напечатания каких-то очередных бумаг, а с пишущей машинкой, теперь и у меня, облом! И вдруг, этот мужик, очевидно, услышав содержание нашего разговора, подходит к нам и предлагает купить у него пишущую машинку всего за двадцать рублей. Только надо проехать за ней к нему домой на улицу, как помню, Льва Толстого. На полном серьезе, так, говорит! Поверили и поехали. И через каких-то полчаса я стал владельцем весьма потрепанной, но полностью в рабочем состоянии, пишущей машинки, которую я, в шутку, называл старым добрым «Ундервудом». Эх, и выручал же тот «Ундервуд» нашу БЧ-2, да и не один год!

* * *

По плану завершения ревизии предстояло докование корабля и, после приема на корабль боезапаса и пополнения топливом до полных норм, операция кренования корабля для определения его поперечной остойчивости как важнейшей мореходной характеристики. В доковании корабля мне довелось поучаствовать на всех его этапах в полном объеме, а еще и получить все сопутствующие доковым работам органолептические ощущения по очистке и покраске подводной части корпуса корабля, в которых наш экипаж принял самое активное участие. А еще всю «прелесть» бытовых удобств, расположенных на верхней площадке дока вне пределов корабля, хорошо известных всем морякам, прошедших со своим кораблем его докование. И как тут не вспомнить неповторимый едкий запах краски ЭКЖС-40 для покрытия подводной части корпуса корабля, от которой у некоторых из нас на пару-тройку дней распухли носы и слезились