Флетчер и мятежники - Джон Дрейк

Собственно, я заключил сделку с дядей Езекией: обучить канониров на корабле его племянника британской муштре. Они раздобыли мне документы американского гражданина и своего рода почетное звание лейтенанта в их флоте, и положили на мое имя в банк 5000 долларов до моего возвращения. Но мне надоели извороты и двойная игра молодого капитана Дэниела, и я покинул корабль посреди Атлантики, чтобы меня подобрал британский корабль, с которым Купер в то время сражался.

Вот так-то, мои веселые парни. Они меня подвели, я их подвел, и я совсем не был уверен, как они меня встретят. Но я точно знал, что они перекроют мне доступ во все банки и конторы Бостона, если я с ними не помирюсь, и потому я должен был попытаться. И, по правде говоря, была еще одна причина, по которой я хотел вернуться к Куперам. Эта причина — экономка Дэниела Купера: шестифутовая чернокожая девушка по имени Люсинда, с фигурой как песочные часы и самыми длинными ногами в обеих Америках. С ней я тоже познакомился в прошлый раз и жаждал встретиться снова.

Итак, в среду я послал горничную моего домовладельца в контору дяди Езекии на углу Эксчейндж и Стейт-стрит. Там она доставила письмо мистеру Е. Куперу (строго личное и конфиденциальное, только для его глаз). Ей пришлось ждать больше часа, прежде чем скромная бумага была представлена великому человеку. Но в конце концов старший клерк сбежал по лестнице из святая святых на втором этаже и сунул письмо в руку девушке, стоявшей у ложи швейцара, внутри у парадных дверей.

— Слушай сюда, девка, — сказал он, — передай это мистеру Флетчеру немедленно, сейчас же! Поняла?

Она рассказала мне это позже, и даже много позже, потому что я выскользнул за дверь вслед за ней, как только она ушла, и зашел в кофейню на углу Бат-стрит, где занял место у окна, выходившего на Конгресс-стрит, чтобы вовремя заметить, если за мной пришлют полицию. Так я и просидел там весь день, перечитывая все журналы и газеты по десять раз. У них там были даже лондонские и парижские газеты, и даже настоящие лягушатники тоже были, болтали на своем мерзком языке нагло, как у себя дома. Позор, и дурной знак лягушачьего влияния в Америке.

В конце концов я увидел, как девушка возвращается, но оставался на якоре до сумерек. Затем, когда я с достаточной уверенностью убедился, что Купер не наслал на меня констеблей с цепями и дубинками, я вернулся к себе.

Там девушка передала мне ответное письмо, которое оказалось приглашением посетить Куперов в доме Дэниела в Полумесяце Тонтины на Франклин-Плейс. Приглашение было на восемь часов того же вечера. Я вытащил новые серебряные часы, которые недавно купил. Время перевалило за десять. Я взял шляпу и крепкую трость, запер дверь своей комнаты и спустился вниз. Пул высунул голову в коридор, когда я с грохотом спускался по лестнице, ибо с моим весом трудно ступать легко.

— Уходите, мистер Флетчер? — спросил он, нахмурившись. — В такой час?

Судя по выражению его лица, можно было подумать, что я мочусь ему на голову с верхней площадки.

— Срочные дела, сэр! — ответил я. — Важные государственные вопросы!

Глупый болван; кажется, он мне поверил.

Бостон даже в те дни был хорошо освещен, и мне не потребовалось много времени, чтобы пройти несколько улиц до элегантного полукруга домов, где жил Дэниел Купер. В прошлом году южная сторона улицы все еще представляла собой грязь и строительный мусор. Но теперь все было закончено, и выглядело так, словно его волшебным образом перенесли с самой шикарной площади Лондона.

Я постучал в дверь Куперов в надежде увидеть Люсинду, но вместо нее открыл черный дворецкий. Это был новый слуга, не тот, что был у них в прошлый раз. Он оглядел меня с ног до головы, сверяясь со своими инструкциями.

— Миста Флетча? — спросил он с осанкой графа на приеме.

— Да, — ответил я.

— Вас ожидают, са! — сказал он и провел меня через знакомый холл в гостиную, распахнув двустворчатые двери.

— Миста Джейкоб Флетча, — прогремел этот благородный слуга, — в недавнем прошлом исполняющий обязанности офицера флота Соединенных Штатов!

И под это громогласное объявление я вошел в великолепно обставленную комнату, забитую всеми мыслимыми предметами роскоши из стекла, латуни, серебра, золота, тиса, тика, фарфора, парчи, шелка и слоновой кости, и полировки; особенно полировки. Кто-то сказал бы, что кашу маслом испортили, но Куперам так нравилось.

И вот они, стоят перед камином, сияя и улыбаясь от всего своего доброго, честного сердца: дядя Езекия Купер и капитан Дэниел Купер. Дяде Езекии было за пятьдесят, и он внушительно раздавался в талии. Он был одет в костюм из черного шелка с официальным белым париком на голове. Бриллианты сверкали то тут, то там: на манжетах, пряжках и пуговицах.

Капитан Дэниел был в своем флотском мундире янки с парой эполет. Это была запятнанная и выцветшая одежда, очевидно, повидавшая ветер и непогоду на шканцах. Он выглядел подтянутым и загорелым. В них угадывалось семейное сходство: тонкие, прямые носы, умные глаза и длинная верхняя губа, что всегда придавало им серьезный вид. Но сегодня они все были сама улыбка.

«Ну, ребята, — подумал я про себя, — я знаю, что за запах вы учуяли, раз так необычайно дружелюбны».

— Джейкоб, дорогой мой мальчик! — воскликнул дядя Езекия.

— Флетчер, старина! — воскликнул Дэниел, и они бросились вперед и по очереди принялись трясти мне руку.

— Мы думали, ты мертв! — сказал Дэниел. — Мы рады видеть тебя живым!

Радость сияла в его честных глазах, как будто он не приказывал в прошлом году стрелять в меня из 18-фунтового кормового погонного орудия, когда я отплывал от его корабля. Но об этом лучше забыть.

— Вовсе нет, — сказал я. — Меня смыло за борт во время боя, и мне пришлось плыть, спасая свою жизнь. По счастливой случайности меня подобрали британцы, и после многих приключений я вернулся!

— Чудесно! — сказал дядя Езекия. — Ты должен нам все рассказать, мой мальчик. Мы рады снова видеть тебя среди нас!

И вот мы уселись вместе, как старые друзья, которыми мы все решили быть, и рассказали друг другу ровно столько о своих делах, чтобы разговор тек в никуда. Я рассказал им о шокирующем положении дел