Властелин Атласа - Колин Фалконер

Бу Хамра был прав. Слышать крики Джорджа, видеть, как он истекает кровью, — казалось, прошла целая жизнь, вечность.

— Время вышло, — сказал Бу Хамра, глядя на песочные часы. — Аллах решил, что он будет жить, по крайней мере, пока. — Он повернулся к стражникам. — Вытащите его из клетки. Отведите их в их новые апартаменты. — Он повернулся к Гарри и совершил быструю, ироничную теменну. — Благодарю за игру, капитан. Вам следует больше практиковаться, если хотите стать в ней мастером. Прощайте. У меня дела. Мои люди проводят вас в ваши покои.

И он ушел, его белый кафтан шуршал по песку.

Их апартаментами оказалась не комната в башне, где они провели последние несколько дней; Гарри подняли на ноги, повели вниз по крутой каменной лестнице под касбой и бросили в темницу-мешок. Через несколько мгновений туда же бросили и Джорджа. Стражники надели на них ножные кандалы, приковав их лодыжки к железному кольцу в стене. Стражники вышли, и тяжелая железная дверь за ними захлопнулась.

Прошло некоторое время, прежде чем его глаза привыкли к полумраку. Сквозь железную решетку в двери в камеру проникал слабый свет от факела, закрепленного на стене снаружи.

Стояла невыносимая вонь. Гарри разглядел очертания чего-то, лежащего на другой стороне комнаты. Это было тело мужчины, распростертое на голом земляном полу, с раскинутыми руками. Он был наг, а его голова, кисти и ступни были отрублены. На полу застывали черные лужи крови. Похоже, тело пролежало здесь по меньшей мере день, гния на жаре. Над трупом густыми тучами жужжали мухи.

На стенах были кровавые отпечатки рук — там, где стражники вытирали кровь.

— Джордж? — Он дотронулся до плеча Джорджа.

— Нет! Не трогай меня. Больно. Все болит. Боже правый.

— Джордж…

Джордж начал тяжело дышать, это напомнило Гарри его собаку из детства: однажды она заболела и вот так же, свернувшись клубком в углу, тяжело дышала и никого к себе не подпускала.

Он попытался разглядеть, насколько серьезны раны Джорджа. Половины руки не было, между локтем и запястьем, и в черном месиве тускло поблескивала зазубренная кость. На щеке была глубокая рваная рана, там, где не хватало куска плоти, виднелись зубы; на спине — три глубокие раны. Чудо, что он еще был жив.

Чудо, без которого он, возможно, мог бы и обойтись.

— Прости, — сказал Гарри.

— За что?

— Это моя вина.

Гарри рассказал ему о шахматной партии, о пари, о рискованной игре, стоившей жизни одиннадцати человекам. Это была его исповедь, но, переведя дух, он понял, что Джордж все равно его не слышит: тот, к счастью, впал в беспамятство, и в горле у него хрипело.

«Надеюсь, он никогда не проснется», — подумал Гарри. «По крайней мере, он избавился от боли».

Гарри сдался и, обессиленный, лег на спину.

«Мы умрем здесь, после всего, что пережили. Я всегда думал, что мы найдем выход. В горах, когда мы замерзали и валились с ног, все те месяцы плена в Айт-Кариме я верил, что выход найдется.

Теперь все кончено. Нам конец».

Он слушал, как Джордж стонет и дергается на полу рядом с ним. Гарри провалился в черный, изнуренный сон, а когда проснулся, не знал, день на дворе или ночь. Один раз он позвал стражу, крича, чтобы кто-нибудь пришел и помог Джорджу. Как будто они придут. Они оставили их здесь гнить. Так они здесь поступали, когда убийство становилось слишком хлопотным делом.

На этот раз он и вправду умрет. После всех его игривых заигрываний дьявол наконец принял его приглашение. Смерть — это то, что случается с другими. Все еще не верилось.

Наверное, большинство людей думают так же, так же ошеломлены, как и он сейчас, когда конец наступает так скоро и так пошло. Бу Хамра был прав со всеми своими часами и песочными сосудами. Время никогда не кажется таким драгоценным, как когда его совсем не остается.

Мысли блуждали, выбрасывая на поверхность странные воспоминания, вещи, о которых он не думал годами. Он представил похороны деда, услышал, как отец читает надгробную речь. Он был тогда юн, едва подросток, и не думал: «О, однажды это буду я, кому-то другому придется делать скорбное лицо и пытаться осмыслить, что значила моя жизнь, хотя бы на один короткий, беспокойный час».

Не будет даже и этого, не для меня. Лишь слух, переданный по цепочке. Его семья, его друзья, его бывшие товарищи покачают головами в офицерском собрании в Олдершоте, Каире или Калькутте, или в церкви под Бристолем, и скажут: «Что ж, я не удивлен». Им выпадет судить о его жизни, если им вообще будет до этого дело.

Что бы он подумал об их мнениях, если бы был там и слышал их?

Он увидел крысу, сначала услышал ее — шуршание и писк в темноте; ее привлек запах крови и тепло их тел. Он пнул ее ногой — все, что у него теперь было для защиты. Она метнулась прочь, но он знал, что она вернется, как только он заснет.

В какой-то момент, может, через несколько часов, а может, и дней, в их камеру вошли стражники, зашили обезглавленное тело в саван и вынесли. Гарри смотрел на них, даже не заговорив; он знал, что это бессмысленно. Они им не помогут. Бу Хамра хотел, чтобы они умерли.

— Сколько нам осталось до смерти от жажды?

Он вздрогнул; думал, Джордж все еще без сознания, его дыхание стало таким поверхностным, что он уже решил, что тот, возможно, мертв. Он даже засомневался, не мерещится ли ему это.

— Недолго.

Гарри широко открыл рот, пытаясь вдохнуть воздух, такой горячий, такой разреженный, что ему казалось, он задыхается.

— Она замужем, — сказал Джордж.

— Что? Что ты сказал?

— Люси. Она замужем.

— Как давно?

— Три года.

Какая ему разница? Он, ради всего святого, умирал в подземелье. Уж это-то точно больше не имело значения.

— У нее есть дети?

— Двое.

— Вот как.

— Прости.

— За что? Ты всегда был мне другом, Джордж.

— Я привез тебя сюда.

— Мои собственные решения привели меня сюда.

— Пообещай мне.

— Что?

— Гарри… пообещай мне.

— Что пообещать?

— Больницу.

— Ты хочешь, чтобы я построил больницу? Я не могу. Я ничего не знаю ни о