Катя и крокодил - Нина Владимировна Гернет

Но папа смотрел только на кота и не заметил птицы.

Сбив последний цветочный горшок, кот отряхнул с лапы землю и пристально поглядел на папу.

И тут папа явственно услыхал, как кот сказал:

— Здрасссте!

Папа сжал виски пальцами:

— Во-первых, в сказки я не верю. Во-вторых, чудес не бывает. Для всего существуют строго научные объяснения.

Кот прыгнул на этажерку и свалился вместе с нотами.

— Очень просто, — сказал папа. — Перед нами самый обыкновенный…

— Здрассте! — крикнул скворец с карниза.

— …говорящий кот. Вот и всё, — сказал папа. — Обыкновенная галлюцинация. Или мираж. Но они, кажется, бывают только в пустынях? В общем, холодный компресс на голову — и всё пройдёт…

Папа медленно пошёл к двери.

— Шагом марш! — крикнул скворец.

— Попрошу без хулиганства, — сухо сказал папа и вышел из комнаты.

В ванной папа снял с крючка мохнатое полотенце, открыл кран и наклонился. Из воды прямо на него смотрел крокодил.

— Ах, вот что… — сказал папа и опустился на табуретку.

Он посидел немного, закрыв глаза. Потом встал и на цыпочках вышел из ванной.

Он прошёлся по коридору, постоял перед дверью. Потом рывком открыл дверь и заглянул в ванну.

Крокодил не исчез. Он бил хвостом, разевая зубастую пасть.

Папа перекинул полотенце через плечо и медленно вернулся в свою комнату. Он решил, что лучше всего уйти из квартиры и проветриться.

Он открыл платяной шкаф, чтобы взять шляпу.

Первое, что он увидел, — был белый кролик, который уютно дремал в его фетровой шляпе.

Но папе уже было всё равно. Махнув рукой, он повернулся и ушёл из дому с полотенцем через плечо.

А скворец, покружившись по комнате, вылетел в открытую форточку.

10

Мы рассказали о Кате, о валерьянке, о бабушке, о «Дьявольских трелях», о коте и о Милке, о кроликах и о скворце. Но не успели сказать, где же был в это время Митя, что он делал и что думал.

А Митя мчался в электричке к станции Мартышкино, где жил его товарищ, Володя. Если уж надо отдавать зверей кому-нибудь, то лучше пусть их берёт Володя.

Митя смотрел в окно, где, поднимаясь и опускаясь, бежали телеграфные провода.

Он вынул расписку и ещё раз перечитал. Всё было в порядке. Митя уселся поудобнее и опять стал смотреть в окно. Провода поднимались и опускались, поднимались и опускались, и Мите стало казаться, что он опускается и поднимается с ними вместе. Мальчик задремал.

Ему приснилось, что он со зверями плывёт на плоту по океану. Звери собрались в кружок возле него. Митя в подзорную трубу смотрит на безбрежный океан, мёртвая зыбь качает плот; он поднимается и опускается…

А на берегу ждут их Володя, и Володина мама, и Володина тётя. И все протягивают к нему руки. Митя причаливает. Володина мама, нежно улыбаясь, гладит крокодила и щекочет ему шейку… Володина тётя старается завязать бант на шее у кролика…

Митя улыбнулся во сне. В это время промчался встречный поезд. По Митиному лицу пробежали полосы света и тени… С его лица слетела улыбка. Ему стало сниться совсем другое.

…Кошка прыгнула на скворца и проглотила его. А кролик прыгнул на кошку и проглотил её. Тут из дачи выскочила Володина тётя с ружьём и выстрелила в крокодила. Крокодил взлетел к небу — и вот уже это не крокодил, а гриф из Брема. В когтях он держит эмиду европейскую. Под ним клубятся облака. Хрипло захохотав, гриф разжимает когти. Черепаха летит вниз со страшной высоты, ударяется о скалы и разлетается на тысячи осколков… Каждый осколок превращается в большой мухомор. Кролики бросаются на мухоморы, пожирают их и падают мёртвыми.

«Они или я! Они или я! Они или я!» — визжит Володина мама, и из дверей дачи вылетают кролики, черепахи, кошки и крокодилы. Дверь захлопывается, исчезают окна, забор, бельё на верёвке, исчезает дом — всё. На пустом месте сидит чёрная ворона и, разевая огромный рот, говорит: «Граждане! Станция Мартышкино!»

Митя вздрогнул и проснулся. Поезд стоял на станции. Митя вскочил и побежал к выходу, мрачно бурча:

— Так оно и будет. А может, ещё хуже.

11

Как раз в ту минуту, когда Мите снилась черепаха в когтях грифа, Милка выкатывала во двор кукольную коляску, в которой лежала эта самая черепаха, укрытая одеялом.

— Не высовывайся, а то простудишься! — строго сказала Милка и покатила коляску.

Вдруг черепаха забарахталась и поползла на подушку.

— Не шали! — сказала Милка и стала запихивать её обратно. И отдёрнула руку:

— Ай!

Черепаха укусила её за палец.

Милка обиделась.

— У, какая-то! — сердито сказала она.

Подошёл знакомый мальчик Лёва, с другой улицы.

— Ого! — сказал он, глядя на черепаху. — Это да!

— Противная! — сквозь слёзы сказала Милка.

— Где взяла?

— Нигде. Она сама взялась. Вот не будешь больше моей дочкой, раз ты такая!

— Давай меняться на магнит, — предложил Лёва.

— Не хочу!

— Полторы ножницы хочешь? Ещё можно резать!

— Нет, — сказала Милка.

— Ну, что хочешь?

Лёва вывернул карманы и высыпал все свои сокровища прямо на землю. Ребята присели на корточки и стали рыться. Лёва показывал Милке то одно, то другое и бессовестно расхваливал каждую вещь:

— О! Увеличительное стекло. Лупа называется. Что захочешь, можешь поджечь. Хочешь, твоё платье прожгу?

— Не хочу, — сказала Милка.

— Или — во! Гвоздь. Знаешь какой это гвоздь? На нём фотоаппарат висел.

— Не, — сказала Милка. Лёва не унывал.

— Ну, бери гирьку от ходиков. Так и быть. Смотри, как золотая. Видала блеск?

— Видала.

— Здо́рово, а?

— Здо́рово, — согласилась Милка.

— Гляди: хочешь — стоит, хочешь — лежит. Вот это вещь! Верно, хорошая?

— Плохая, — сказала Милка. — А что там, в коробочке, красненькое?

Лёва махнул