Шелковый Путь - Колин Фалконер

Уильям свернулся в клубок, скребя пальцами земляной пол и издавая тихий, мяукающий звук, как раненое животное. Смех замер у них в горле.

— В него вселились духи песков, — прошипел Сартак. — Они забрались в его тело, когда он заблудился в пустыне.

— Все в порядке, я с ним разберусь, — сказал Жоссеран. — Оставьте нас.

— В нем злой дух, — настаивал Сартак, а затем он и его товарищи удалились. Он слышал, как снаружи они готовят караван, седлают лошадей и верблюдов для дневного перехода.

Жоссеран присел на корточки.

— Уильям?

— Мне снился Дьявол, — пробормотал он.

— Это был таракан. Вот и все.

— Вельзевул знает, как я грешен. Он знает, что я потерпел неудачу.

«Возможно, солнце помутило его разум, — подумал Жоссеран, — как и говорил Сартак».

— Уильям, уже утро. Мы должны продолжать наш путь.

— Я вложил персты в раны Христовы, и все равно не верую! У меня нет веры. Я преисполнен похоти и зависти. Вот почему Бог не даровал мне души варваров.

— Скоро взойдет солнце. Мы должны уходить.

— Я потерпел неудачу. Всю свою жизнь я хотел нести Бога людям, но я потерпел неудачу.

Жоссеран помог ему подняться и вывел наружу. Они снова перешли на дневные переходы. Лошади топтались на утреннем холоде, а верблюды мычали и жаловались, пока Сартак привязывал их к веренице.

Он помог Уильяму взобраться на своего верблюда, ведя его, как слепого нищего. Когда лиловый рассвет разлился по горизонту, они снова отправились в путь, через ворота хана. Уильям не отрывал взгляда от горизонта и личных фантазий своих кошмаров. Он не проронил ни слова за весь тот день. Татары бормотали между собой и держались от него на расстоянии.

Еще один бесконечный день адской жары. В середине утра пыльная мгла внезапно рассеялась, и перед ними выросли Небесные горы. Ожерелье снега казалось невыносимо близким. Далеко на западе они могли даже различить белые хребты на Крыше Мира.

Мгла опустилась снова так же быстро, как и поднялась, и горы снова исчезли за желтыми туманами Такла-Макана.

В ту ночь они отдыхали в руинах заброшенного караван-сарая.

Это было самое пустынное место, какое Жоссерану доводилось видеть. Купол мечети обрушился много лет назад, и лунный свет просачивался сквозь свод, пятнами ложась на каменные плиты пола и сломанные черные балки. На стенах были следы пожара, возможно, оставленные воинами Чингисхана полвека назад.

Жоссеран и Уильям сидели в стороне от остальных. Татары сгрудились у своего костра, мрачно перешептываясь и бросая враждебные взгляды в сторону Уильяма. Но Жоссеран их не боялся. В армии Хубилая татары научились железной дисциплине, и они доставят их в целости и сохранности до места назначения, хотя он знал, что Злюка, по крайней мере, с удовольствием перерезал бы им обоим глотки.

Жоссеран посмотрел вверх. Сквозь руины крыши он увидел, как на северном небе появилась одинокая звезда. «Это Золотой Гвоздь. Там боги привязывают своих коней».

Возможно, его выбило из колеи падение Уильяма, или тот первый за день взгляд на Крышу Мира, но сегодня бремя его жизни давило на него тяжелее, чем когда-либо. При всей своей риторике он все еще был христианином, и в сердце своем жил в ужасе перед своим грозным Богом. Сегодня он сожалел о своих кощунствах, или, вернее, боялся их последствий.

Уильям сидел, сгорбившись у стены, его лицо было скрыто капюшоном рясы. Жоссеран измерил расстояние между ними: всего несколько шагов, и все же для него это было такое же великое путешествие, как их одиссея от Акры до Шанду. Но не Бог заставил его подняться на ноги и преклонить колени перед священником. Скорее, он просто устал. Он не мог нести свое бремя ни шагу дальше.

— Уильям, выслушай мою исповедь, — прошептал он и упал на колени.

Уильям вздрогнув, посмотрел на него. Когда он заговорил, его голос был нежным, как у женщины.

— Я принесу свои облачения с верблюдов, — сказал он и пошел, чтобы собрать атрибуты своего сана и спасти хотя бы одну душу для Бога.

***

CV

— Моя мать умерла, когда мне было девять лет, и мой отец, барон де Монжизор, женился на дочери дворянина из Труа. Ее звали Катрин. Она была намного моложе моего отца и, возможно, всего на пять лет старше меня. У нее были глаза черные, как грех, и когда она смотрела на меня, меня охватывал жар. Я был всего лишь мальчиком, семнадцати лет, и чресла мои были воспалены и горели, как открытая рана.

— Продолжай, — пробормотал Уильям. Он чувствовал, как на них смотрят татары: безумный христианский шаман с пурпурной епитрахилью на шее; гигантский варвар на коленях перед ним.

— Я постоянно искал ее взгляда, но она меня игнорировала, оставляя в исступлении отчаяния. Всякий раз, когда она проходила мимо, я ловил ее запах. Я не мог спать по ночам; я просыпался в поту и проливал свое семя в руку всякий раз, когда думал о ней. Я даже молился в часовне, чтобы он умер, чтобы я мог обладать ею. Я был потерян в своем нечестивом поклонении ей.

Он остановился, провел рукой по лицу. Одна лишь мысль о ней снова заставила его вспотеть.

— Мой отец был рыцарем, известным в Бургундии. Каждый день он учил меня владеть мечом и копьем, сражаться верхом на коне. И все время, пока мы упражнялись, я хотел, чтобы он убил меня, так мне было стыдно.

— Однажды я взял ее, когда мы вместе ехали верхом. Все произошло быстро, прежде чем я даже понял, что сделал. Одного этого греха было бы достаточно для моих юных костей. Я утолил свою юношескую похоть, разве этого было мало? Но нет, я жаждал большего.

Он глубоко вздохнул, его голос охрип.

— То, что случилось потом, не было случайностью. Мой отец был в Париже. Я пришел к ней в покои, все время желая, чтобы дверь была заперта, даже надеясь, что она закричит слугам, опозорит меня перед всем домом. Вместо этого она приняла меня в жар своих объятий, и в ту ночь мы стали любовниками.

Он остановился, вспоминая.

— Ты не можешь знать, как больно говорить об этом тому, кто отрекся от женщин. Потому что, видишь ли, все время, пока я любил ее, я и ненавидел ее тоже — за то, что она