Флетчер и мятежники - Джон Дрейк

Уэстли и еще один или двое, получившие какое-то образование, действительно вслушивались в слова. Но для большинства бедных, отчаявшихся моряков, доведенных до этого лишь смертельно жестоким и бездарным капитаном, это была просто возможность избежать мести флота, и они чувствовали, что капитану Барзану можно доверять. И прежде всего они уважали тот факт, что Барзан взошел на борт по своей воле, без оружия, и отдал себя в их власть. Затем решающий довод привел мистер Буше, янки с французским именем. Он возвысил голос и обратился к нервным мятежникам.

— Вчерашнее нападение было подстроено американским флотом, — крикнул он. — У них не хватило духу встретиться с пушками лорда Хау, и поэтому они вооружили Гриллиса и его людей, дали им шлюпки и даже наняли отбросы бостонских доков для численности, а сами остались в стороне, пока Гриллис пытался отбить корабль! — среди мятежников пронесся гневный ропот. — Вот именно! — крикнул Буше. — Так что нет никакого смысла вам думать о переходе к американцам, и, учитывая все обстоятельства, ваш лучший шанс — пойти с капитаном Барзаном к свободе во Францию!

Это была хитрая, умная речь, и ее хорошо приняли. Но даже так глубоко укоренившееся предубеждение против извечного врага удерживало значительную часть мятежников. Они не были готовы сделать последний шаг; не совсем, еще нет.

— Предоставьте их мне, мистер Буше, — сказал Уэстли, отведя его в сторону. — У них больше нет выбора. Вопрос лишь в том, чтобы они с этим смирились. — Уэстли повернулся к капитану Барзану.

— Мерси, месье ле капитэн, — сказал он, медленно и тщательно выговаривая слова, — Pour tout que vous avez fait.

Барзан разразился потоком быстрой французской речи, широко улыбнулся и обнял Уэстли, оторвав его ноги от палубы. Ансэнь де вессо Кольбер перевел.

— Месье ле капитэн говорит, что надеется привести этот корабль обратно во Францию, с его людьми как нашими братьями и друзьями. Он говорит, что мы вместе прорвемся мимо адмирала Хау, и «Меркюр» прикроет «Калифему», так что вам не придется сражаться со своими соотечественниками.

— Мерси, месье! — сказал Уэстли. — Мерси боку!

32

«…и если корабль Его Величества «Калифема» не будет передан мне к полудню понедельника, 5 октября, я войду на якорную стоянку, чтобы восстановить на нем власть Его Величества. Я буду скрупулезно избегать всякого вреда гражданам Соединенных Штатов и их собственности, но должен предупредить вас, что любая попытка воспрепятствовать моим действиям будет встречена силой».

(Из письма от субботы, 3 октября 1795 года, от контр-адмирала сэра Брайана Хау с борта «Диомеда» на Бостонском рейде капитану Дэниелу Куперу на борту «Декларейшн оф Индепенденс»).

*

Позже в пятницу, 3 октября 1795 года, контр-адмирал сэр Брайан Хау, сидевший на совещании со своими офицерами в большой каюте фрегата Его Величества «Диомед», был потревожен криком с марса и радостными возгласами с палубы. Хау нахмурился и горестно вздохнул.

— Полагаю, к нам пожаловали друзья, — сказал он и рявкнул на своего капитана: — Немедленно прекратите этот треклятый шум!

Капитан взглянул на первого лейтенанта. Первый лейтенант вышел, и вскоре рев боцмана и его помощников положил конец крикам. Затем явился почтительный мичман, чтобы подтвердить то, о чем Хау уже догадался.

— Вахтенный офицер шлет свои комплименты, сэр, — сказал мальчик, держа шляпу под мышкой и вытянувшись в струнку. — На горизонте парус, сэр: «Ла Сайрин».

— Очень хорошо! — сказал Хау. — Можете идти.

— Есть, сэр!

Хау снова вздохнул и поднялся на палубу в сопровождении своего штаба. Морские пехотинцы отдали честь мушкетами, лейтенанты сняли шляпы, и все отошли с наветренной стороны, чтобы оставить это почетное место для сэра Брайана, капитана, секретаря сэра Брайана и первого лейтенанта. Хау потребовал подзорную трубу, которую ему тут же подали, и стал высматривать на подходах к гавани приближающийся военный корабль. Вот он. Без сомнения, британец.

Затем, уже в сотый раз, он навел трубу на стоящую на якоре «Декларейшн». Он изучал ее орудийные порты, теперь закрытые и скрывающие 24-фунтовые орудия, которые настолько превосходили 18-фунтовые на его собственном корабле. И он изучал ее массивный корпус, почти три фута дуба у ватерлинии, ибо «Декларейшн» была старым линейным кораблем, перестроенным в некое подобие фрегата, и притом чертовски мощным. Теперь не было и шанса на вылазку с целью захвата на шлюпках, потому что какой-то треклятый дурак, по всей вероятности Гриллис, уже пытался это сделать, с треском провалился и предупредил «Калифему» быть начеку.

Так что теперь, если сэру Брайану и действовать, то придется идти трудным путем: вести «Диомед» в бостонскую гавань и рисковать боем с грозной «Декларейшн», в который ввяжутся еще и французы, а весьма вероятно, и мятежники на борту «Калифемы»! Перед лицом столь мрачных перспектив было вполне мыслимо, что, будь дело хорошо аргументировано, и поддержи его могущественный брат, лорд Хау, то было бы возможно, что Их Лордства Адмиралтейства согласятся с мудростью бездействия. А именно к бездействию Хау и склонялся.

Не то чтобы он боялся, ибо чувство страха было полностью вытравлено из его рода, и будь на страже «Калифемы» два французских корабля, он бы без секундного промедления повел «Диомед» в бой, и да защитит Господь правое дело! В данном же случае он был рад любому предлогу, который мог бы избавить его от чудовищной дилеммы, на которой он был так надежно распят.

Но вот (черт бы его побрал) явился капитан Нантвич, неся все паруса и изо всех сил стараясь привести свои тридцать восемь 18-фунтовых орудий, плюс шесть 24-фунтовых карронад, плюс двести пятьдесят бойцов на помощь своему адмиралу. Весьма похвальный поступок для подчиненного, но теперь, к несчастью, Их Лордства никогда не допустят, чтобы два британских фрегата не смогли одолеть три любых других, когда-либо ходивших по морю, и таким образом Хау был обречен на действие.

Он снова приставил подзорную трубу к глазу и навел ее на «Калифему». Последнее сообщение от агента Рэтклиффа предупреждало его, что мятежники наладили связь с французами и можно рассчитывать, что они сдадут корабль в течение нескольких дней. Он заскрежетал зубами при мысли о британском корабле, сданном французам мятежниками. Эта мысль была возмутительна, чудовищна, непристойна. Он умрет, но не допустит этого. Его офицеры вздрогнули, когда он громко выругался и топнул ногой.