Пыль. История современного мира в триллионе пылинок - Джей Оуэнс

В округе Моно, что чуть севернее, Friends of the Inyo проводят кампанию Keep Long Valley Green. Венди говорит: «В 2018 году Департамент водо- и электроснабжения Лос-Анджелеса сказал, что больше не будет разрешать орошать все те земли, где это делалось последние 80 лет. Все были в шоке. Сформировалась коалиция, причем очень разношерстная: собрались вместе защитники окружающей среды, владельцы ранчо, члены племен и просто туристы. У нас может быть масса разногласий, но в одном мы все сходимся: Департамент обязан поддерживать орошение в Лонг-Вэлли на прежнем уровне».

Это меня сильно обнадеживает. Городские жители могут считать сельские окраины не очень прогрессивными, но если присмотреться и прислушаться, стереотипы развеются.

Тем не менее мы говорим о мучительно медленных процессах. Индейскую водную комиссию в долине Оуэнс основали для борьбы за права на воду и землю еще в 1991 году. Спустя 30 лет битва все еще не выиграна.

«Иногда это бьет по морали, – признается Тери. – Часто мне кажется, что я недостаточно хорошо выполняю свою работу или что мой прогресс слишком мал. И мне больно, потому что это труд всей моей жизни. Но мы еще не добрались туда, где должны быть. А это значит, что оптимизм должен сопровождаться чувством, что ты сделал недостаточно для защиты воды. Эта работа никогда никуда не денется, и она точно не закончится на вас. Это нужно внушить следующим поколениям».

«Мы унаследовали эту борьбу, – сказал мне ее сын Ноа днем ранее. – Я учился у родителей и считаю почти что своим долгом продолжать труд отца: дальше сражаться за восстановление наших земель и возвращение воды. Я хочу, чтобы были предприняты действия на благо нашего народа. Здесь мой дом. Я хочу, чтобы потом меня тут похоронили. Все детство я играл в воде – она стала моим способом связи с дикой природой, которую я полюбил. Я хочу, чтобы у последующих поколений была такая же жизнь, а то и лучше. Это очень важное место для меня. Это дом».

Дальновидность и смелость суждений Ноа поражают. «Я вообще считаю, что Лос-Анджелес – это временно, – продолжает он. – Да, они нанесли большой ущерб (кое-где, возможно, непоправимый), но я бы не сказал, что земля разрушена. Но я думаю, что они – всего лишь гости долины, а у нас впереди еще долгая история».

«Лос-Анджелес – это временно». После этой фразы за столом раздался смех, потому что кажется, будто бы Ноа подразумевает не только вмешательство города в жизнь долины, но и сам город. Но Ноа мыслит как представитель коренного народа. Он имеет в виду, что «нужно держать в уме седьмое поколение». Лос-Анджелес вмешивается в жизнь долины чуть больше 120 лет. Кавалерийская армия США изгнала предков Ноа с их земель в 1863 году – то есть долина является «американской» всего пять поколений[675]. Ноа заглядывает дальше.

«Это место было и всегда будет нашей родиной. Наш народ, наши предки здесь похоронены и привязаны к этой земле. Так что мы никуда не уйдем», – заявляет он.

До того как Лос-Анджелес построил акведук, здесь была Payahuunadü – Земля Бегущей Воды. Ноа говорит о том, что это прошлое может стать будущим – и обязательно станет.

Заключение

Пыль, как я утверждаю на протяжении всей книги, – это средство придать видимость беспорядку и разрушениям, вызванным современностью. Или же можно сказать, что она обращает наше внимание на издержки и последствия многих грандиозных планов человеческого прогресса – от роста мегаполисов, таких как Лондон и Лос-Анджелес, до подъема промышленного сельского хозяйства и освоения ядерной энергетики.

Но для кого этот прогресс? Пыль напоминает о необходимости задать этот вопрос. Ведь существует множество угнетенных групп, которым приходится делать грязную работу: городская беднота, сельское население, женщины, этнические меньшинства и коренные народы.

И надолго ли этот прогресс? Фермерство процветало на землях Пыльного котла чуть больше 10 лет – а потом грянула катастрофа.

«Движущая культурная сила той формы жизни, которую мы называем “современной”, – идея, надежда и желание того, что мы можем взять мир под контроль», – пишет немецкий социолог Хартмут Роза[676]. Однако дымка из твердых частиц дает понять, что сделать этого не получится; что мы должны взаимодействовать с миром и о нем заботиться, а не пытаться доминировать, если хотим, чтобы на планете вообще осталось место человеку.

Социотеоретики могут сказать, что высокий модернизм в его наиболее мощном смысле закончился около полувека назад. А вот я не уверена, что этот образ мышления полностью выветрился из умов жителей Запада. Сейчас мы живем в другое время – «информационный век», как его называют некоторые. В нем механистические представления о господстве над природой посредством грубой силы были заменены понятиями (эко)систем, кибернетики и (климатического) моделирования; вычислительными метафорами, соответствующими передовым технологиям нашего времени. Мечты о господстве становятся сложнее и вместе с тем чувствительнее к петлям обратной связи и неопределенности. Тем не менее мы абсолютно точно не вышли за рамки того, что социолог Макс Вебер назвал великим западным «процессом рационализации»: сегодня, как и сто лет назад, сохраняется убеждение, что «всеми вещами в принципе можно овладеть путем расчета»[677]. Стремление к технологическим решениям никуда не делось.

Однако пыль все осложняет. Она способна поколебать веру в управление миром исключительно с помощью «технических средств и расчетов». Как я рассказывала в главе 8, пыль создает проблемы даже на переднем крае моделирования климата, поскольку вносит огромную изменчивость в нелинейные динамические системы, очень чувствительные к различиям в начальных условиях. Требуется менять подходы: выбирать не большие скачки, а постепенное и итеративное обучение. Соблюдать принцип предосторожности. Ценить местные, традиционные и коренные экологические знания наряду с наукой. Заниматься не только количественной интерпретацией, но и качественной. Уделять внимание осязаемым, материальным реалиям, чтобы обосновать наши теоретические модели в мире.

Вообще, пыль на самом деле может указывать на тот факт, что мы вообще никогда не были современными, что контроль был иллюзорным и никакого отделения человека от природы не происходило. Как писал Дэвид Харви, современность должна была стать процессом «построения дивного нового мира из пепла старого». Но на самом деле это означает, что пепел остается с нами в настоящем и даже в далеком будущем[678]. Вот тебе и отделение от природы: экологические последствия века современности отпечатались в легких, мозгах и крови людей.

В 2008 году в Кингстоне, штат Теннесси, из отстойника вылилось 4,2 млн