Эротика - Лу Андреас-Саломе

которое теоретически можно было бы выстроить, а как вновь и вновь замыкающаяся на себя живая, неделимая целостность. Поэтому ни в каком отдельно взятом случае мы не способны узнать наверняка, охватывает ли здесь эротика всю полноту своего содержания, поскольку оно ей самой не может быть до конца известно: как, скажем, рождение ребенка, соответствующее на самом деле полноте достижения любовной цели, архаическое мифосознание приписывает не действию сексуального процесса, а проделкам какого-то демона. Так что, поскольку только целостный охват сути может помочь разрешить проблему, то все предварительное изложение, как и физический момент в эротике, требует соответствующего дополнения другими важными моментами.

Сексуальный процесс

 В мире одноклеточных, предельно недифференцированных живых существ акт совокупления происходит посредством такой в себе неделимой, закругленной и простой целостности процесса, что она вполне может служить символом самой сущности секса. В конъюгации одноклеточных сливаются оба клеточных ядра, образуя новое существо, новое тотальное единство. При этом происходит отмирание лишь несущественных периферийных частей клетки – зачатие, рождение новой жизни, новый организм, смерть и бессмертие сливаются воедино. Однако с усилением дифференциации с особой остротой встает противоречие: то, что дает жизнь, одновременно обуславливает и смерть, – родители в мире высокодифференцированных существ никоим образом не продлевают себя в продукте зачатия, он не есть экспансия и возрождение их былого «я», а в мире живых существ, наоборот, рождение потомства нередко покупается ценой смерти родителей. И, соответственно, секс в отличие от первичного слияния перестает быть только символом самоусиления, но приобретает глубоко амбивалентную окраску, одновременно включая в себя и принцип самоотречения.

Любопытно, что примитивный вид связи у животных, предполагающий тотальное растворение друг в друге отдельных существ, так удивительно соответствует тому идеалу любовного счастья, который воображает себе человеческий дух в своих наиболее возвышенных эротических снах. Вероятно, поэтому над любовью постоянно витает легкое чувство тоски и страха смерти, которые едва ли могут быть друг от друга четко отличены, витает нечто, подобное прадавнему сну, в котором собственное «я», любимый человек и ребенок могут быть едиными, где эти три сущности представляют собой лишь три разных имени для одного бессмертия. С другой стороны, здесь заложены предпосылки для нивелирования разящего контраста между грубейшим и просветленнейшим, что вообще глубинно свойственно эротике. Уже в царстве животных мы не без улыбки обнаруживаем, как некоторые меньшие наши братья соединяют удовлетворение сексуальных потребностей с чувственным гипнозом. В мире же людей, когда речь заходит о переходе от грубой чувственности до сверхчувственного, не всегда есть место ироническому отношению к вещам. Туманное представление об этом обуславливает и глубоко инстинктивный стыд, который могут испытывать совсем молодые и невинные люди по отношению к сексу: стыд не из-за неопытности и якобы высокоморальных принципов, а из-за того, что они в своем любовном натиске предполагали тотальность слияния своих «я»; переход же от этой позиции к частичному телесному соитию своей редукцией изначально чаемого максимума слияния расстраивает их почти так же, как стыд перед тайным присутствием третьего, чужого, а именно тела как отдельной части человека, создается впечатление, будто еще незадолго до этого в бессвязных бормотаниях страстного желания они были чуть ли не ближе друг другу, целостнее и непосредственнее. Между тем сексуальное само стремится разрешить в себе контрасты и противоречия, из-за которых оно вначале находится в спутанном состоянии. Сексуальное тянется охватить все инстинкты, которые хоть как-то оказываются в сфере его влияния. Вначале, возможно, это был инстинкт физического поглощения, который, как наиболее родственный и ранний по своему происхождению, распространялся на все, но вскоре, как слишком специализированный, должен был быть оставлен. Если и сегодня еще любящие, свидетельствуя о своем чувстве, говорят, что хотели бы съесть друг друга, или когда самки пауков в период размножения действительно проделывают это с маленькими, достойными сожаления самцами, то такой вопиющий перегиб происходит не от любви к пожиранию, а по причинам прямо противоположным: половое влечение как нечто тотальное по своему действию обладает качеством иррадиировать свое возбуждение на все специальные органы. И это ему удается вполне легко. Коль мы все до одного вышли из одной и той же «детской комнаты» (назовем так пространство половых органов), то в конце концов каждый из нас мог бы поиграть в «половые клеточки», если бы бес высокомерия не влек нас ко все большему разделению. Поэтому так мощно звенит в нас воспоминание о том, как сексуальное может всецело органически захватывать; мы забываем, как далеко зашли на пути специализации органов, и нас охватывает внезапная тоска о старом добром времени безраздельного органического взаимопоглощения.

На таком сентиментальном приступе ностальгии покоится неисчерпаемое волнение, охватывающее всю тотальность существа, которое вступает в половой акт. И чем более половой процесс, в ходе развития зажатый в угол, становится специальным актом, тем сильнее растет значение его общего влияния на остальные сферы, ибо в эротическом экстазе происходит не просто соединение, пусть даже совершенно особое, а взаимоперетекание двух существ. Прежде всего, мы сами становимся единой искрой, в которой вся особая жизнь двух душ и тел снова в совместно переживаемой тоске вспыхивает друг в друге, и это наконец-то происходит вместо того, чтобы, по привычке едва замечая факт присутствия другого, жить полностью аутично сосредоточенным в себе. К чем более сложным организмам мы будем подниматься в нашем рассмотрении, тем более празднично и восторженно будет встречаться ими событие соединения, заставляющее сердце стучать в набат, звук которого проникает в каждый отдаленнейший уголок нашего бытия, дабы ознаменовать великолепный праздник пола и слияния.

Вполне справедливо говорят: любовь делает счастливыми всегда, даже самых несчастных, если только это выражение принимают в должной степени не сентиментально, а именно не зацикливаясь на отношении партнера. Ибо хотя у нас и создается впечатление, что мы заполнены до краев именно им, но на самом деле все исходит именно от нашего собственного состояния, которое нас, как всех хмельных, делает не вполне способными что-нибудь глубоко понять. При этом предмет любви является для возбуждения всех чувств лишь поводом: точно так же, как мимолетный звук и запах извне может послужить толчком к замечательным изменениям в сумеречном мире наших сновидений. Любящие инстинктивно оценивают свою принадлежность друг другу исключительно по продуктивности духовно-телесного становления, что их настолько же концентрирует друг на друге, насколько и раскрепощает. Однако если вы будете слишком подозрительно относиться к восхвалениям другого, то не удивляйтесь грубому падению с облаков обожания, которое каждый опытный человек, покачивая головой, мог бы предсказать заранее; и при этом любовное сумасбродство, только что еще украшавшее золотыми блестками принцессу, безжалостно