Эротика - Лу Андреас-Саломе

и того же корня. Создается впечатление, что мы имеем дело с тем же самым подъемом до высот наиболее индивидуализированного и с тем же самым возвращением в состояние рассеяния, в теплые глубины земли, – процесс, на котором вообще покоится все творческое и в результате которого нечто рукотворное может родиться как живая целостность. И если уж сексуальное можно назвать пробуждением самого древнего, того, что скрыто в телесной памяти, то для творца так же верно то, что наследственная мудрость, увязавшись с современностью, должна стать в нем личным воспоминанием, своего рода зовом к пробуждению ото сна прошлого, зовом, исходящим от всеобъемлющего волнения данной минуты. Однако во взволнованности художника физическое возбуждение выполняет роль не более чем сопровождающего момента, причем сам результат выступает как продукт интегрирующей функции мозга; в сексуальном же, напротив, физические процессы допускают духовную экзальтацию лишь на правах сопутствующего факта, не заботясь ни о каком другом «деле», кроме физического осуществления ребенка.

На этом основании эротическое по сравнению с художественным выражает свой порыв в более бесплотных и куда как менее правдивых свидетельствах, чем творческие артефакты. В художнике, однако, при некоторых обстоятельствах его особое состояние может переживать различные надломы, то перехлестывая через норму до аномалии, то превращаясь в насилование настоящего, то разрываясь между требованиями прошлого и нынешнего. Само это состояние внутренней заряженности любовью, чуть ли не самое ценное из всех возможных, находит как свое последнее прояснение, так и свое окончательное исполнение на той же духовной почве, сосредоточиваясь и воплощаясь более или менее без остатка в произведениях искусства, в то время как эротическое духовное состояние из-за отсутствия такого оправдывающего финала продолжает восприниматься в контексте обыденного течения жизни.

Художник, не будучи стесненным жизненными обстоятельствами, по сравнению с любящим может куда более свободно фантазировать, потому что на самом деле только он своими фантазиями способен создавать из наличного материала новую действительность, тогда как любящий лишь одаривает ее своими выдумками. Вместо того чтобы отдохнуть, наслаждаясь гармонией совершенного дела, как это позволительно фантазии художника, поэзия любви, вечно чего-то ища и вечно кого-то одаривая, неприкаянно проходит через жизнь, причем ее трагизм тем более велик, чем менее она способна освободить свою память от порабощающих воспоминаний о былых объектах ее вожделения. Любовь, таким образом, оказывается самым телесным, самым душевным и самым одухотворенным из всего, что в нас есть; она целиком и полностью держится за тело, но держится не просто так, а превращая тело в символ, в знаковое письмо для всего, что хотело бы через калитку чувств прокрасться в нашу душу, дабы разбудить ее для самых дерзновенных сновидений. В результате этого повсюду к факту обладания примешивается представление о недосягаемости, братскими узами сплетаются согласие и отказ, которые в данном случае отличаются друг от друга не качеством, а степенью. Любовь делает нас творцами сверх наших способностей, ведь ее тоска направлена на объект не только в ипостаси его эротической желанности, но и в ипостаси его самого возвышенного, предельного, абсолютного бытия, о котором мы можем только мечтать.

В то время как в сфере искусства соучастие телесного волнения в творении оказывается лишь незначительным обертоном, назначение которого полностью отзвучать еще до появления конечного продукта, то в собственно эротической сфере отношения лейтмотива и аккомпанемента уже иные. Всегда присутствующий рядом духовный избыток начинает резонировать со вновь взятым основным тоном, и страстное желание, которое вначале едва ли могло быть вербально оформлено, сейчас обретает слово. Кажется, будто что-то очень простое, лишь благодаря тому, что оно было индивидуализировано до духовности, одновременно сохранив свои отличительные черты и более не позволяя использовать себя как вспомогательный инструмент или сопроводительное средство, отныне просто обязано продвигаться вперед в своей организующей потенции, пусть даже речь идет о том, чтобы оживить своим дыханием самый призрачный и фантастический мир.

Идеализация

Здесь перед нами встает вопрос: какие обстоятельства связаны с этим стремлением идеализировать предмет обожания, которое, как кажется, слишком сильно напоминает творческий процесс. А не оказывается ли в итоге стремление к идеализации наиболее существенным моментом творческого осуществления, ведь оно происходит как синтез внутреннего и внешнего, дальнего и ближнего, синтез пространства мира и пространства души, первопричины и кульминационной точки?

Даже там, где речь идет не о столь исключительных явлениях, а о нашем повседневном существовании, все равно становится очевидным, что сам факт человеческого сознания покоится на том же основании – на необходимости равновесно соединить противоположности мира и себя, внутреннего и внешнего. Сам масштаб этого равновесного соединения указывает на те высоты, которые могут быть достигнуты человеком по сравнению с животным. С повышением уровня осознанности жизни происходит и усиление эротического процесса, захватывающего все более глубокие и отдаленные пласты, что в итоге приводит ко все большему сближению эротического и творческого. Это движение будет продолжаться до тех пор, пока решающее противостояние не окажется преодоленным, пока оно не будет снято в плодотворном единстве становления мира и рождения собственного «я», что, несомненно, даст созданному нами не бледный отсвет иллюзорного бытия, а аутентичную и полнокровную сущность.

Если подобное произойдет, нам будет дано увидеть развитие идеализирующей деятельности на полном ходу. Любящий, как и созидающий, узнаваемы по их наивному, зачастую не соответствующему реальности, восхищению. Чем более значительным представляется упомянутое противостояние эротического и творческого, тем более очевидным становится то, что достижение ими общего основания может произойти только на том условии, если в сфере эротического будет царить примат взаимного возвышения партнеров; только при таком условии можно уравновесить силу притяжения и силу отчуждения, собственно говоря, достаточно лишь обостренного ощущения жизни, чтобы этот процесс запустился автоматически. В результате достижения эротического синтеза у партнеров может создаться впечатление, будто их союз получил благословение на Святой земле, будто то, что мы называем идеализацией, в действительности есть самый первый творческий акт только что сотворенных существ, который своей силой кладет начало всей последующей череде жизни. Именно поэтому феномен идеализации впервые проявляет себя уже в телесном инстинкте спаривания, а по крупному счету, его начало можно вообще приурочить к первым актам деятельности мозга. Будто его силой осуществляется восторженный порыв бытия, который подобен упоительным голосам птиц поутру, когда солнце уже приготовилось взойти над новым днем творения, ибо на Земле нет более тесно и глубоко переплетенных вещей, чем три фундаментальных человеческих порыва: творчество, религиозное поклонение и радость Эроса. Если на ощупь пробираться к самым темным глубинам происхождения человека, то, как на последние узнаваемые места, натыкаешься на религиозные проявления. Первое, с чем пробудившееся сознание, неожиданно противопоставленное миру,