Эротика - Лу Андреас-Саломе

соучаствует в жизни каждого, обосновывая ее в глубине и венчая ее на пике. Это кажущееся противоречие – между всеобщностью религиозного мировосприятия и его предельной субъективностью – показывает лишь, как мало жизни улавливается в теоретизировании по поводу религиозного чувства, как бывает порой искажен образ того, что своим прототипом имеет модель высшей жизни. В вере для этого существует глубокомысленная формула о том, что Бога можно познать только в непосредственном переживании себя самого, найти в собственном сердце, и степень правдивости, которая может быть достигнута в богопознании, в данном случае наиболее высока.

Потому вечно ткущееся полотно иллюзий, как в религии, так и в эротике, не является подлежащей искоренению ошибкой, а есть, скорее, свидетельство, удостоверяющее истинную жизнь; однако во влюбленном физиологически обусловленный перехлест чувства выбрасывает в образах полноту духовного переживания – причудливые, странные, трогательные, туманно-возвышенные отражения реальности, в то время как благочестивый, желая достигнуть высшего духовного переживания, должен отречься от интеллектуальной требовательности, опуститься с ментальных высот, вернуться к менее духовному, и в результате он берется всегда за вечно прошедшее. Воистину, мощный гранитный мир, вышвырнутый внутренними силами безудержного жизненного брожения в мертвую статику! И потому это такое уютное убежище для тех, кто ищет «зонтик» и защиту от жизненных невзгод! Эта двойственность остается уделом любой религии: она – не всегда крылья и не всегда костыли.

Если бы любовь и религия воздерживались от применения рефлексии в ходе своего развития, то достигли бы лишь того, без чего совсем нельзя обойтись, ибо ничего не происходит без того, чтобы не быть и внешним достижением, и внутренним символом одновременно. Однако формы этих символов несут тем больше информации о непередаваемом, чем меньше они на это претендуют: лучше всего им это удается там, где они не стремятся отразить спонтанные экстазы и непостижимую реальность, а, наоборот, вступив, по возможности, как можно в большую связанность друг с другом, поддерживая и обусловливая друг друга, почти что без заметного участия с нашей стороны они позволяют «проговориться» нашим подсознательным интуитивным образам и оказываются в состоянии сами себя утвердить, или, как мы это называем, адекватно представить трансцендентную действительность.

Отсюда можно вывести серьезный урок как для религиозной, так и для эротической жизни: в определенном пункте их путь должен повернуть назад, к самой жизни – от иллюзий к действительности. Живущему заказан иной путь, и, словно в подтверждение невозможности двигаться вперед на каком-то отрезке, он оказывается загроможден и безнадежно завален, ведь только жизнь может отразить жизнь. Для религиозного этот поворот назад – безграничное проникновение во все, что существует, ибо сущее не может стать троном и скамейкой для ног верующего, как не является ими Вселенная для Бога! В случае же любви поворот назад, к жизни, означает ее реализацию в социальном.

Эротическое и социальное

 То, что эротическое занимает промежуточное положение между эгоистическим и альтруистическим порывами, вполне очевидно: ему знакомо сужение, стягивание нашей индивидуальной воли до безразличия, до отчуждения и враждебности, так же как и расширение ее до включения изначально противостоящего нам Другого в качестве неотъемлемой части нас самих. Оба полярных чувства с течением времени постоянно меняют соотнесенность друг с другом в смысле тех оценок, которые выносятся им людьми, и то, каким образом будет разрешено их противостояние, обуславливается характером эпохи. Каждое из этих чувств всегда нуждается в другом, и значительный перекос в одну сторону мог бы оказаться довольно опасным, ибо, чтобы себя отдавать, нужно вначале владеть собой, а чтобы владеть собой, нужно уметь взять у вещей и у человека то, что не берется грабежом, а приобретается в силу открытости души как подарок. Эти две противоположности лишь на поверхности несводимо разрастаются в разные стороны, в корне же – глубочайше взаимоустремлены и нацелены на то, чтобы принадлежать друг другу: саморасточающее «я хочу быть всем!» и ненасытно-хищное «я хочу иметь все!», доведенные до высот всеобъемлющего желания, передают один и тот же смысл.

Похоже, как будто из этого материнского корня произрастает и третья, эротическая, группа чувственных отношений. Как по отношению к людям, так и по отношению к животным вполне справедлив избитый афоризм, согласно которому любовь полов есть вражда полов, и ничто так легко не переходит друг в друга как любовь и ненависть. Ведь когда изначальное себялюбие дрейфует в сферу сексуального, происходит его обострение до пароксических приступов эгоистических желаний, которые парадоксальным образом стремятся все завоеванное и присвоенное посадить на трон – даже выше себя самого.

Однако на основании такой взаимосвязанности любви и ненависти, эгоизма и альтруизма было бы ошибкой заключить, что эротика, по сути, представляет собой лишь первую ступень для таких более утонченных стадий развития, как духовный эгоизм самоутверждения человека или даже духовное братство всех со всеми. Напротив, она внутри своих пределов дает возможность развернуться всем стадиям, от примитивнейших до сложнейших, от телесно-ограниченных до духовно-освобожденных, – все они разыгрываются на ее почве. Однако в тех случаях, когда перипетии жизни привносят в эротику отношения, произрастающие на других основаниях – на почве дружбы или сострадания, – это не облагораживает ее, а, наоборот, подвергает опасности тем более серьезной, чем глубже по своему источнику инстинктивные силы, подпитывающие эротическую тягу человека. Будучи сама по себе полна творческими элементами как эгоистического, так и альтруистического типа, она самостоятельно себя расточает в обоих этих направлениях. И как прежде она с умышленной односторонностью рассматривалась лишь в аспекте ее собственнического порыва радости, сплачивающего все силы «я» на достижение желаемого, что в итоге приводило к апофеозу голой правды лишенного иллюзий эгоизма, то сейчас с таким же успехом можно рассматривать ее в аспекте альтруистическо-продуктивном: можно увидеть в личности Другого, до сих пор являвшегося только поводом для собственной чрезмерной страстности, настоящее событие жизни, которое, порождая благодарные иллюзии, утверждает иную, незнакомую правду. Прежде всего, кажется, что и «эгоизм вдвоем», который, как справедливо подозревают, является не меньшим эгоизмом, преодолевается только путем установления отношений с ребенком, то есть только в той точке, в которой социальная и половая стороны любви, примирившись, дополняют друг друга. Однако половая любовь, осуществляющая свое назначение сугубо в телесном смысле, имеет характерную черту, заключающуюся в том, что это физическое действо уже имплицитно содержит в себе все, чему на духовном уровне еще предстоит развиться. Хотя по праву можно сказать, что любовь создает двоих людей – того, кто рождается от физического соединения, и идеального Андрогина, рожденного от духовного соития, – тем не менее именно ребенок является тем, кто впервые выводит пару из состояния любовного оцепенения. По