Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

искривиться душой, – и не искривился ничуть, я этому свидетель. Больше того: по удивительному влиянию светлого непорочного духа человека на его тело (теперь в такое влияние совсем не верят, не понимают) – организм уже немолодого (близ 50 лет) Григория Ивановича в лагере укреплялся: у него совсем исчез прежний суставной ревматизм, а после перенесенного тифа он стал особенно здоров: зимой ходил в бумажных мешках, проделывая в них дырки для головы и рук, – и не простужался![529]

Добровольное участие в переоценке добра и зла, вытекающей из признания неполноценности личности и страдания, эквивалентно отождествлению с Гором (или процессом перерождения, возвышающимся над моральными устоями прошлого). Способность переоценивать нравственные убеждения означает принятие героя, который порождает и обновляет мир – выступает посредником между порядком и хаосом. В этом образе действительно есть место для всех особенностей личности, поскольку требования, предъявляемые к человеку, желающему уподобиться Спасителю, настолько высоки, что каждое его качество должно проявиться, получить искупление и вписаться в существующую иерархию значимости. Таким образом, переоценка добра и зла позволяет творчески воссоединить те аспекты личности – и их вторичные представления в воображении и мысли, – которые ранее подавлялись незрелыми представлениями о нравственности, в том числе о принадлежности к группе (как высшей ступени этических достижений).

Отворачиваясь от аномалии, мы определяем ее как нечто изначально «слишком страшное, чтобы к ней приблизиться, с ней соприкоснуться или изучить ее». Избегая столкновения с каким-то предметом или явлением, мы навешиваем на него некий ярлык и, в более общем смысле, даем характеристику самим себе. Мы говорим: «Это слишком ужасно» (то есть «слишком ужасно для нас»). Выполнение задачи зависит от способностей того, кому она встретилась на пути. Таким образом, поворачивая назад, мы сознательно препятствуем процессу адаптации, поскольку ничего нового не может произойти, если избегать необычных ситуаций или подавлять непривычные порывы. Столкновение с аномалией, напротив, характеризует происходящие события как терпимые и одновременно определяет человека как личность, способную терпеть. Принятие такой позиции дает возможность дальнейшего роста, поскольку именно в контакте с неизвестным рождается новое знание. Вера в себя и благожелательность мира придает человеку мужества, чтобы рискнуть всем в погоне за смыслом. Если вместо стремления к предсказуемости высшей целью станет развитие личности, способной добровольно противостоять хаосу, то неизвестное (которое никогда полностью не исчезнет) больше не будет ассоциироваться со страхом, и, как это ни парадоксально, в мире воцарится безопасность.

Согнутой моей, едва не подломившейся спиной дано было мне вынести из тюремных лет этот опыт: как человек становится злым и как – добрым. В упоении молодыми успехами я ощущал себя непогрешимым и оттого был жесток. В переизбытке власти я был убийца и насильник. В самые злые моменты я был уверен, что делаю хорошо, оснащен был стройными доводами. На гниющей тюремной соломке ощутил я в себе первое шевеление добра. Постепенно открылось мне, что линия, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами, не между партиями, – она проходит через каждое человеческое сердце – и черезо все человеческие сердца. Линия эта подвижна, она колеблется в нас с годами. Даже в сердце, объятом злом, она удерживает маленький плацдарм добра. Даже в наидобрейшем сердце – неискорененный уголок зла.

С тех пор я понял правду всех религий мира: они борются со злом в человеке (в каждом человеке). Нельзя изгнать вовсе зло из мира, но можно в каждом человеке его потеснить.

С тех пор я понял ложь всех революций истории: они уничтожают только современных им носителей зла (а не разбирая впопыхах – и носителей добра), – само же зло, еще увеличенным, берут себе в наследство.

К чести XX века надо отнести Нюрнбергский процесс: он убивал саму злую идею, очень мало – зараженных ею людей. (Конечно, не Сталина здесь заслуга, уж он бы предпочел меньше растолковывать, а больше расстреливать.) Если к XXI веку человечество не взорвет и не удушит себя – может быть, это направление и восторжествует?..

Да если оно не восторжествует – то вся история человечества будет пустым топтаньем, без малейшего смысла! Куда и зачем мы тогда движемся? Бить врага дубиной – это знал и пещерный человек.

«Познай самого себя». Ничто так не способствует пробуждению в нас всепонимания, как теребящие размышления над собственными преступлениями, промахами и ошибками. После трудных неоднолетних кругов таких размышлений говорят ли мне о бессердечии наших высших чиновников, о жестокости наших палачей – я вспоминаю себя в капитанских погонах и поход батареи моей по Восточной Пруссии, объятой огнем, и говорю:

– А разве мы – были лучше?..[530]

Героическая адаптация: добровольное восстановление карты смысла

Находясь в группе, мы усваиваем условный смысл вещей и нужные модели поведения. Она защищает нас, помогает преодолеть детскую зависимость и совершить переход от материнского к социальному, отцовскому миру. Однако группа – это не человек. При достижении коллективного самосознания, которое идеологи считают наивысшим благом, прекращается психологическое развитие личности. Это серьезно ограничивает потенциал человека и общества и неизбежно обрекает последнее на внезапное гибельное разрушение. Неспособность преодолеть отождествление с группой в конечном счете так же вредна, как и нежелание распрощаться с детством.

Переход от коллективного к индивидуальному, как и вступление ребенка в группу, осуществляется по архетипической схеме героического преобразования (рай, изгнание, падение, искупление – стабильность, распад, воссоединение, восстановление). Такая трансформация должна происходить добровольно, через сознательное соприкосновение с неизвестным, хотя ее может ускорить неожиданное или шокирующее происшествие. Неспособность начать и/или успешно завершить процесс вторичного созревания личности повышает риск душевного смятения и разложения общества. Жизнь теряет размеренность, начинается депрессия, появляется тревожность (включая мысли о самоубийстве) или же усиливается склонность к фанатизму и, как следствие, к внутренней и групповой агрессии.

Библия как единое мифологическое повествование также описывает процесс созревания и взросления. В Ветхом Завете Моисей предлагает людям преодолеть состояние грехопадения – он систематизирует групповое самосознание. Но это противоядие несовершенно, хотя и полезно, – даже сам Моисей, истинный герой предков, не может вступить в Землю обетованную. Новый Завет, напротив, рассматривает отождествление с героем как средство, с помощью которого можно навсегда решить проблемы духовного падения и слияния с группой. Он традиционно воспринимается как хроника исторического события, которое раз и навсегда искупило грехи человечества, хотя это скорее описание процесса, следуя которому можно обрести мир на земле.

Проблема заключается в том, что этот процесс еще нельзя назвать сознательным, то есть явным. Кроме того, он вызывает страх, особенно на начальных этапах. Поэтому подражание Христу (или главному культурному герою