Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

Доколе Я в мире, Я свет миру.

Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди, умойся в купальне Силоам, что значит: посланный. Он пошел и умылся, и пришел зрячим.

Тут соседи и видевшие прежде, что он был слеп, говорили: не тот ли это, который сидел и просил милостыни?

Иные говорили: это он, а иные: похож на него. Он же говорил: это я.

Тогда спрашивали у него: как открылись у тебя глаза?

Он сказал в ответ: Человек, называемый Иисус, сделал брение, помазал глаза мои и сказал мне: пойди на купальню Силоам и умойся. Я пошел, умылся и прозрел.

Тогда сказали ему: где Он? Он отвечал: не знаю.

Повели сего бывшего слепца к фарисеям.

А была суббота, когда Иисус сделал брение и отверз ему очи.

Спросили его также и фарисеи, как он прозрел. Он сказал им: брение положил Он на мои глаза, и я умылся, и вижу.

Тогда некоторые из фарисеев говорили: не от Бога Этот Человек, потому что не хранит субботы. Другие говорили: как может человек грешный творить такие чудеса? И была между ними распря.

Опять говорят слепому: ты что скажешь о Нем, потому что Он отверз тебе очи? Он сказал: это пророк.

Тогда Иудеи не поверили, что он был слеп и прозрел, доколе не призвали родителей сего прозревшего, и спросили их: это ли сын ваш, о котором вы говорите, что родился слепым? как же он теперь видит?

Родители его сказали им в ответ: мы знаем, что это сын наш и что он родился слепым, а как теперь видит, не знаем, или кто отверз ему очи, мы не знаем. Сам в совершенных летах; самого спроси́те; пусть сам о себе скажет.

Так отвечали родители его, потому что боялись Иудеев; ибо Иудеи сговорились уже, чтобы, кто признает Его за Христа, того отлучать от синагоги.

Посему-то родители его и сказали: он в совершенных летах; самого спросите.

Итак, вторично призвали человека, который был слеп, и сказали ему: воздай славу Богу; мы знаем, что Человек Тот грешник.

Он сказал им в ответ: грешник ли Он, не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу.

Снова спросили его: что сделал Он с тобою? как отверз твои очи?

Отвечал им: я уже сказал вам, и вы не слушали; что еще хотите слышать? или и вы хотите сделаться Его учениками?

Они же укорили его и сказали: ты ученик Его, а мы Моисеевы ученики.

Мы знаем, что с Моисеем говорил Бог; Сего же не знаем, откуда Он (Ин. 9:1–29).

Или это:

Собрались к Нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима, и, увидев некоторых из учеников Его, евших хлеб нечистыми, то есть неумытыми, руками, укоряли.

Ибо фарисеи и все Иудеи, держась предания старцев, не едят, не умыв тщательно рук; и, придя с торга, не едят не омывшись. Есть и многое другое, чего они приняли держаться: наблюдать омовение чаш, кружек, котлов и скамей.

Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?

Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исаия, как написано: люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня, но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим (Мк. 7:1–7).

В качестве своеобразного комментария к этим притчам, можно привести высказывание Пиаже. Он противопоставляет «мораль принуждения» «морали сотрудничества»[564], называя первую системой правил[565], которая используется для эмоционального контроля поведения[566]:

…поскольку ребенок воспринимает правила буквально, а хорошие вещи рассматривает через призму послушания, он оценивает поступки не в соответствии с побуждениями, а с точки зрения их точного соответствия установленным правилам[567].

Пиаже связывает мораль принуждения с более ранним уровнем формирования познания, который, тем не менее, служит необходимым условием дальнейшего развития. Он утверждает: «Для малышей правило является священной реальностью, потому что оно традиционно; для старших детей оно зависит от взаимного согласия»[568]. Джозеф Ричлак комментирует это так:

Младшие дети также намного строже наказывают тех, кто нарушает правила. Кажется, они акцентируют внимание на самом процессе наказания, в то время как старшие используют его, чтобы показать виновнику, что правонарушение разрывает отношения между людьми. Согласно системе ценностей Пиаже, сотрудничество помогает сохранять необходимое равновесие в человеческих отношениях лучше, чем авторитет. Для того чтобы правило соблюдалось без принуждения, лица, подписавшиеся под ним, должны уважать друг друга[569]. В этом случае на нравственность неизбежно влияют эмоции. Деспотичное принуждение правит, эксплуатируя чувства тревоги и страха. Когда же между людьми существует взаимное уважение, возникает мораль сотрудничества[570].

У морали принуждения и сотрудничества разные предпосылки. Ярые традиционалисты считают, что ответ на вопрос, «что такое хорошо», содержится в перечне законов (и так было всегда). Однако для полной адаптации недостаточно одного свода строгих правил. Поэтому Лао-Цзы с достаточным основанием утверждает:

Человек, по-настоящему мудрый и добрый,

всегда доводит дело до конца,

но тот, кто следует лишь законам своего народа,

многое оставляет незавершенным[571].

Приверженцы традиции приписывают сверхчеловеческую ценность фигурам предков, а также их нынешним вре́менным или духовным представителям. Те, кто придерживается морали сотрудничества, напротив, превыше всего ставят взаимное уважение, то есть одновременно признают равенство и ценность всех членов своего окружения и (что гораздо более радикально) людей из других сообществ.

Правила поведения в той или иной социальной группе – и, следовательно, ценность, приписываемая явлениям, составляющим ее общую территорию, – возникает из-за необходимости поддерживать равновесие между возможностью выражать личные желания и ограничением конфликта между людьми. Такой баланс, жизненно важный для поддержания стабильности общества, устанавливается задолго до того, как регулирующие его правила формируются в эпизодической или семантической памяти в процессе развития человечества. Даже простейшие социальные животные создают иерархию доминирования и ведут себя «как бы» в соответствии с ее принципами. Глупо, однако, предполагать, что более простые организмы могут абстрактно представлять свое поведение, то есть создавать его образ в воображении, или понимать принципы, которые им управляют. Точно так же дети, живущие в развитом обществе, следуют нравственным заветам своей культуры задолго до того, как начинают их абстрактно представлять, осмысливать или описывать словами, – до того, как они могут сознательно (эпизодически или семантически)