Эротика - Лу Андреас-Саломе

Вот почему годы, когда подготавливается физическое созревание и которым вообще присущи конфликтность и бунтарство в отношении всяческих норм, вместе с тем являются лучшими для разрешения вторично появляющихся трудностей или запретов.

Вот что со мной произойдет – детские химеры и грезы переплетутся с реальностью. Существо из плоти и крови, посланное мне судьбой, нисколько не нуждалось в «нимбе» из моих грез и химер, но с неизбежностью было окутано ими. Волнение, которое это существо высекало во мне, лучше всего выразить словами «человеческое существо»; это было нечто самое удивительное и самое невероятное из всего, что было до того в моей жизни, и в то же время такое, что не могло быть мне ближе, такое, какого я всегда ждала. И потому оно порождало неизбывное удивление: разве что Добрый Бог был столь же близок для ребенка, поскольку, в противоположность ограниченному внешнему миру, он реально присутствовал в его душе. Эта вездесущность и это всемогущество приводили реальность к человеческому существу. Но этот богочеловек, казавшийся врагом любой химеры, решительно стремился дать моей душе более позитивную перспективу, и я ему повиновалась с тем большей страстностью, чем труднее мне было привыкать к этой перемене: любовный хмель, который поднимал меня над собой, не мог придать мне реальности, а значит, в одиночку я все еще не дошла до края той пропасти, с которой срываешься в реальный, до сих пор остававшийся незнакомым для меня мир.

Этот учитель, встреченный сначала тайком, был принят моей семьей и помог мне подготовиться к урокам, которые я должна была позднее слушать в Цюрихе. Таким образом, вопреки суровости, он неизбежно становился достаточно расточительным, каким был когда-то «Божественный дед» моей детской религии, который всегда внимал зову моих желаний: Господин и Средство сразу, проводник и соблазнитель, он, казалось, служил всем моим незамутненным намерениям. Но насколько он должен был оставаться для меня в некотором роде замещением, двойником, возвращением к утраченному Доброму Богу, настолько он был не способен дать мне подлинно человеческую развязку нашей истории любви.

Конечно, меня многое оправдывало: и разница в годах, и полярность последней страсти и первого пробуждения любви, к чему прибавлялся еще и тот факт, что мой друг был женат и имел двоих детей приблизительно моих лет (последнее обстоятельство меня не смущало по той простой причине, что оно характеризовало Бога как существо, связанное со всеми существами и принадлежащее всем, хотя и без упразднения исключительности его индивидуальной связи с Лу). Но, кроме того, я была еще ребенком – тело юной девочки с севера развивалось медленно. Следовательно, тело, со своей стороны, должно было высвободить эротический импульс, который оно получило, но без того, чтобы психика взяла на себя или компенсировала это освобождение. Когда подошел решающий и непредвиденный момент, в который он предложил мне осуществить на земле высшее наслаждение жизни, я почувствовала себя совершенно не готовой. То, что я обожествляла, вдруг одним ударом покинуло мое сердце, мою душу и стало мне чуждым. Чувствовать нечто, что имело чистые притязания, и не довольствоваться самореализацией в малости, и вдруг натолкнуться на то, что, наоборот, этой реализации угрожало и пыталось даже отклонить правый путь усилий, которые я тратила, чтобы найти себя (гарантом чего и был до сих пор мой учитель); обрести себя, и лишь для того, чтобы отдать себя в рабство Другого, – все это при свете дня привело к упразднению Другого для меня. Подле меня был действительно другой человек: мужчина, которого я обожествляла и которого, вне этого усилия мифотворчества, я не могла ясно воспринимать. Между тем это обожествление было мне выгодно, так как до сих пор оно было таким властным, что его магия оказывалась необходимой для моей полноценной самореализации. Впрочем, амбивалентная установка, которая всегда лежала в основе моей личности, по отношению к нему проявилась в том странном факте, что я никогда не была с ним на «ты», даже когда он обращался ко мне именно так, и это невзирая на то, что мы вели себя как любовники (на деле ими не являясь). Моя жизнь протекала в интимных нюансах, и «ты» не могло их передать.

Мой друг работал в голландском посольстве: моряков необходимо было приводить к присяге, посему потребовалось создать пост священника; он проповедовал в капелле на Невском как на немецком, так и на голландском. Сколь много времени посвящал мой друг, дабы вовлечь меня в работу, явствовало из того, настолько я изменялась, готовясь к его проповедям и помогая ему их писать: я не пропускала ни одной службы в силу любопытства видеть, испытывают ли присутствующие надлежащий подъем и достаточно ли они пленены (он был блестящим оратором). Закончилось это в тот день, когда в творческом пылу я не воспротивилась искушению выбрать навеянную гётевским «Фаустом» тему «Имя как звон и дым» вместо библейской цитаты: ему это стоило выговора папского посла, о котором он мне сообщил с явно расстроенным видом.

К счастью, Церковь и государство в Голландии полностью разделены, священнические обязанности моего друга также позволяли ему играть и другую важную для меня роль. Перед своим отъездом в Цюрих я не могла, покинув Церковь, добиться личного паспорта от русских властей. Он предложил достать сертификат о конфирмации благодаря одному из своих друзей, имевшему соответствующие полномочия в маленькой голландской деревушке. Мы оба были растроганы этой странной церемонией, на которой присутствовали окрестные крестьяне и которая происходила в одно из воскресений в прекраснейшем из месяцев – мае. Нам нужно было сразу же после нее расстаться – то, чего я боялась как смерти. Моя мать, которая нас сопровождала, к счастью, не понимала ни слов священной церемонии, происходившей на голландском, ни слов конфирмации, произнесенных в конце, – почти что слов о браке: «Не бойся ничего, так как я тебя выбрал, я тебя назвал твоим именем, ты есть во мне». (Это действительно он дал мне мое имя, потому что не мог произнести его русский вариант – Леля или Ляля.)

Когда пойдешь через воды, я буду с тобой.

И когда через реки, они не затопят тебя.

И когда пойдешь сквозь огонь, он не поглотит тебя.

Этот изумительный поворот в истории любви моей юности, который я не могла в полной мере осознать в тот период, стал спустя годы сюжетом рассказа («Рут»), и хотя этот рассказ значительно отошел от реальности, которой еще недоставало опыта, несущие сваи этой истории –