Социальный парадокс: автономия, связь и почему нам нужно и то, и другое, чтобы обрести счастье - Уильям фон Хиппель

были делиться плодами своего труда, что является сильной формой коллективизма. С другой стороны, их кочевое существование означало, что если им не нравились другие в их лагере или они не соглашались с решениями группы, они могли либо разделиться на подлагеря, либо уйти в другую группу (оба варианта были распространены). Свобода общаться только с теми, кто тебе нравится, и принимать только те правила, с которыми ты согласен, - это сильные формы индивидуализма, хотя и то, и другое было ограничено способностью людей найти достаточно единомышленников, с которыми они могли бы объединиться в лагерь. Идти в одиночку было просто невозможно, поэтому автономия наших предков всегда была ограничена необходимостью быть частью коллектива.

Переход к земледелию устранил необходимость делиться, поскольку люди теперь могли сами выращивать и хранить пищу, а значит, не зависели от капризов животных и других факторов , которые могли поставить в тупик даже самых одаренных охотников. Поскольку успех теперь в большей степени зависел от трудолюбия и в меньшей - от удачи, правила, обязывающие людей делиться вне семьи, в значительной степени исчезли, когда они начали заниматься земледелием. Это потенциальная победа индивидуализма, но должно было пройти много поколений, прежде чем обязательства людей перед кланом стали менее обременительными, чем требование делиться добычей после удачной охоты.

Переход к земледелию также сократил возможности общаться с кем угодно и избегать неугодных вам правил. Если люди жили на участке земли, который они расчистили и засеяли, они не собирались уходить, какими бы несносными ни были их соседи или какими бы раздражающими ни были правила местного совета. По этим причинам ранний период развития сельского хозяйства был менее индивидуалистичным, чем жизнь охотников-собирателей, которую оставили наши предки, но земледелие проложило путь к индивидуализму.

Тип земледелия, который выбирали люди - или который поддерживала местная экология, - также влиял на возникновение индивидуализма в различных фермерских сообществах. Если вернуться к вопросу о том, почему индивидуализм зародился в Западной Европе, то ответ на него можно найти в том факте, что земледелие в Западной Европе было сосредоточено на выращивании зерновых, таких как пшеница и ячмень. Эти злаки можно выращивать без особой помощи со стороны других людей, помимо ближайших родственников. Напротив, выращивание риса требует участия общины в ключевых моментах процесса, чтобы не допустить неурожая. Кроме того, рисоводство настолько водоемко, что зависит от интенсивного орошения, что требует от фермеров на соседних участках сотрудничать друг с другом, чтобы делить имеющуюся воду и поддерживать взаимосвязанные ирригационные системы. В соответствии с этими различиями в кооперации, требуемой при выращивании риса и пшеницы, южные районы Китая, где традиционно выращивали рис, являются более коллективистскими, чем северные районы Китая, где традиционно выращивали пшеницу.

Западная Европа также находилась под сильным влиянием диктата католической церкви, которая создала институты и культурные правила , разрушающие традиционные структуры власти семьи и клана. Например, браки между первыми и вторыми кузенами были очень распространены в Европе (и в других странах) до прихода католической церкви, но впоследствии были запрещены католическим законом. В результате люди в Западной Европе стали искать себе спутников жизни вне семьи, что ослабило влияние кланов на повседневную жизнь и уменьшило ответственность людей друг перед другом, обусловленную принадлежностью к клану.

Помимо этих различий в земледелии и религии, Западная Европа также является местом промышленной революции - комплекса изменений в технологии и практике, которые привели к тому, что люди стали самодостаточными, даже оставаясь частью коллектива. Фабрики зависели от совокупной выработки большого числа рабочих на производстве, но работники получали зарплату в зависимости от индивидуальной производительности. Таким образом, промышленные рабочие становились индивидуально самодостаточными, даже если их работодатели по-прежнему зависели от масштабного сотрудничества для достижения желаемых результатов.

Наконец, культуры также различаются по степени их "свободы" или "тесноты", то есть по степени свободы поведения их членов. Во всех культурах есть правила, но в свободных культурах меньше ожиданий, чем в жестких, что люди действительно будут следовать этим правилам. Например, почти везде запрещено открывать дверь в метро, если вы приехали в тот момент, когда она уже закрывается - в этот момент вы должны ждать следующего поезда. Несмотря на полное знание этого правила, я несколько раз засовывал руку или ногу в дверь нью-йоркского метро, когда двери начинали закрываться перед моим носом. В этих случаях двери отскакивали, я запрыгивал, и никто не обращал внимания и даже не удосуживался поднять глаза.

Когда я попробовал сделать это однажды в Японии, я не только стал объектом изумленных взглядов всех людей в вагоне, в который я запрыгнул, но и заморозил всю железнодорожную сеть. Оказалось, что программное обеспечение в поезде не позволяет открыть двери обратно, не заморозив всю систему, потому что никто никогда этого не делает. Когда каждый из 125 миллионов японцев приезжает, когда дверь поезда закрывается перед их носом, они ждут следующего. Увы, не я, и мне пришлось провести самые долгие пятнадцать минут в своей жизни под злобными взглядами моих коллег, пока сотрудники железной дороги бегали по огромной станции, индивидуально перезапуская каждую дверь во всем поезде, прежде чем он смог тронуться. К тому времени как мы снова тронулись, очередь на посадку в поезд растянулась за пределы станции, и я притворялся невидимым. Этот опыт запечатлел в моем мозгу тот факт, что системы в жестких культурах просто не рассчитаны на случайных нарушителей правил.

Как и в случае с коллективизмом в целом, причиной культурной тесноты является необходимость. Культуры, которые имеют долгую историю стихийных бедствий, войн, голода и других угроз, а также высокую плотность населения, как правило, более тесные, чем малонаселенные и относительно защищенные от таких угроз. Если жизнь рискованна или люди набиты как сардины, культуры становятся очень тесными, чтобы справиться с трудностями жизни. Если же жизнь безопасна, а люди малочисленны, культуры могут позволить себе быть более свободными. В Западной Европе, конечно, есть многолюдные города и опасные места, но в среднем она менее перенаселена и более защищена от стихийных бедствий, чем Азия или Африка. Несмотря на то, что теснота культуры в принципе отличается от индивидуализма/коллективизма, тесные культуры, как правило, более коллективистские, чем свободные, по той очевидной причине, что требования тесных культур требуют от их членов большего соответствия и соблюдения норм.

До сих пор мы обсуждали культуры как монолитные образования, но вас не должно удивлять, что люди различаются как внутри культур, так и между ними. Мы уделили немало времени этому основному моменту в главе 4, когда говорили о половых различиях. Следствием этой неизбежной вариативности