Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

использования в качестве инструментов (для более полного преобразования их бесконечного потенциала в определяемую действительность). Рука, которая дополнительно дублирует действия и функции объектов, также позволяет сначала подражать (и указывать), а затем и создавать полноценное словесное представление[142]. Водя пером по бумаге, рука позволяет людям передавать свои способности другим на большие расстояния (временные и пространственные) (а также расширять исследование в процессе письма, которое является мышлением, опосредованным рукой). Даже развитие разговорного языка – высшего аналитического двигательного навыка – можно было бы с полным основанием рассматривать как абстрактное расширение способности людей разбирать вещи на части, а затем снова собирать. Взаимодействие между рукой и мозгом буквально позволило человеку изменить структуру мира. Этот первичный факт необходимо учитывать при рассмотрении структуры и функций мозга. Дельфин или кит имеют большой, сложный мозг – высокоразвитую нервную систему, но они не могут формировать свой мир. Они как бы заперты в обтекаемую колбу, предназначенную для жизни в океане, и не в силах напрямую производить сложные изменения формы своей материальной среды. Поэтому мозг китообразных вряд ли готов выполнять какую-либо традиционно творческую функцию (на самом деле, как можно догадаться, ему недостает сложной структурной организации мозга приматов[143]).

Рука представляет собой самое очевидное и, возможно, самое важное отличие человека от других видов. Но его наиболее яркой отличительной чертой скорее является «стиль», или «мелодия», адаптации, который характеризует индивидуальность личности. Речь идет об особенности приспособления к исследованию неизвестного в обществе для (опосредованного речью) создания, разработки, запоминания, описания и последующей передачи новых шаблонов поведения и для представления (часто непривычных) последствий применения этих шаблонов. Сама рука стала более полезной благодаря развитию прямохождения, которое расширило зрительный диапазон и избавило верхнюю часть тела от необходимости двигаться. Тонкая мускулатура лица, губ и языка – опять-таки чрезмерно выраженная у двигательного гомункулуса – помогала освоить искусство общения. Развитие ясного разговорного языка чрезвычайно расширило возможности коммуникации. Благодаря все более детальному обмену информацией, общие ресурсы стали индивидуальными, и наоборот. Этот процесс обратной связи значительно расширил полезные функции руки и фактически наделил каждую руку способностью, по крайней мере потенциальной, любой другой руки, существующей в настоящее время или ранее. Эволюция ограниченного центрального поля зрения, которое расширилось в десять тысяч раз в первичном зрительном центре и дополнительно представлено в обоих полушариях мозга, в нескольких сложноорганизованных участках коры[144], имела жизненно важное значение для развития языка визуального общения: она позволяла осуществлять тщательное наблюдение и упрощала сбор подробной информации. Благодаря рукам и глазам homo sapiens смогли орудовать предметами, что качественно отличало человека разумного от любого другого животного. Мы можем узнать, как выглядят вещи при различных, произвольно созданных или случайных (но все же рассматриваемых) условиях: вверх ногами, в полете, ударяясь о другие вещи, разбиваясь на куски, нагреваясь в огне и т. д. Вместе руки и глаза позволили людям исследовать и анализировать (возникающую) природу вещей. Эта способность, революционная по своей природе, была значительно расширена с возникновением языка жестов и затем устного (и письменного) языка.

Стиль адаптации человека простирается от явно физического к более тонкому психологическому. Например, феномен сознания – возможно, определяющая черта нашего вида – каким-то неизвестным образом связан с широтой клеточной активации в неокортексе. Таким образом, части тела с больши́ми областями представительства в коре головного мозга также более полно представлены в сознании (по крайней мере, в потенциале). Сравните для наглядности нашу способность управлять рукой и, например, спиной (которая развита гораздо меньше). Также очевидно, что сознание расширяется или обостряется в ходе деятельности, направленной на повышение умения приспосабливаться в ходе творческого исследования. Обработка новой или иной интересной информации, поступающей от органов чувств, которая связана с ориентировочным комплексом, усиленным осознанием и особой сосредоточенностью, активизирует больши́е участки неокортекса. Кора головного мозга также начинает активно работать на этапе практического приобретения навыков, когда требуется осознание, чтобы обрести контроль. По мере того как движение становится привычным и автоматическим либо когда чувственная информация теряет интерес или утрачивает новизну, область возбуждения мозга уменьшается в размерах[145]. Наконец, как уже отмечалось ранее, активацию корковых систем во время психомоторной исследовательской деятельности перед лицом неизвестного, по-видимому, сопровождает сильное внутреннее удовольствие. Работа этих систем, очевидно, частично стимулируется нейромедиатором – дофамином[146], который участвует в формировании индивидуальной поведенческой реакции на сигналы вознаграждения, проявляющейся в виде надежды, любопытства или активного возбуждения.

Люди наделены способностью к исследованию, классификации и последующему общению, которая качественно отличается возможностей любых других животных. Физическое строение homo sapiens идеально для исследования и распространения результатов такого исследования. Духовно – психологически – человек обладает врожденной способностью получать истинное удовольствие от такой деятельности. Наши телесные свойства – то, что мы есть (способности руки в сочетании с другими физиологическими особенностями человека), – определяют то, кто мы есть, и позволяют нам бесконечно выделять что-то новое из ранее привычных и предсказуемых деталей опыта. Для нас объект – любой объект – это источник безграничных возможностей (или, по крайней мере, возможностей, ограниченных уникальной способностью к исследованию чего-либо в данную минуту). Примитивные животные выполняют простые операции и населяют мир, свойства которого одинаково ограниченны (мир, где бо́льшая часть «информации» остается «скрытой»). Люди могут совершать действия – разбирать и собирать – с гораздо большей легкостью, чем любое другое живое существо. Кроме того, наша способность к словесному и бессловесному общению невероятно облегчает исследование и последующий выбор способов приспособления.

Мышление во многих случаях можно рассматривать как абстрактную форму исследования – как способность изучать без необходимости напрямую совершать двигательные действия. Абстрактный анализ (вербальный и невербальный) неожиданного или нового играет для человека гораздо большую роль, чем для животных[147], ведь зачастую он гораздо важнее самого действия. Только когда эта система терпит полный или частичный крах либо когда она играет с людьми злую шутку (усиливая значимость или потенциальную опасность неизвестного посредством окончательной, но «ложной» негативной маркировки), нам приходится совершать активное исследование (или активное избегание), полное ограничений и опасностей. Замена потенциально рискованного исследовательского действия все более гибким и абстрактным мышлением означает возможность расширения знаний без непосредственного столкновения с опасностью – и составляет одно из главных преимуществ развития интеллекта. Присущее человеку образное мышление быстро развивалось параллельно с количественной и качественной эволюцией мозга. Мы можем делиться друг с другом результатами и толкованиями наших действий (и приемами их совершения), преодолевая огромные барьеры пространства и времени. Умение определять свойства вещей, обозначать их словами и передавать информацию при общении, в свою очередь, резко повышает нашу способность к исследованию (поскольку мы имеем