Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

доступ ко всем коммуникативным стратегиям и схемам толкования, которые создаются в ходе творческой деятельности других и накапливаются с течением времени). Проще говоря, мы смогли открыть больше особенностей окружающего мира.

Лично мне кажется, что стоит признать ограниченность этой точки зрения и подготовить почву для понимания того, что новые методы и способы толкования буквально порождают новые явления. Слово позволяет разграничивать мышление и значительно расширяет возможности исследования. В результате этого постоянно перестраивается и обновляется мир человеческого опыта. Таким образом, слово всегда порождает творение.

Способность создавать новые модели поведения и способы толкования в ответ на появление неизвестного можно рассматривать как первичный признак человеческого сознания – и даже человеческого существа. Участие в этом процессе буквально позволяет нам вытесывать мир из однообразной глыбы ненаблюдаемого и необъяснимого существования – формы бытия, которая существует лишь гипотетически как необходимый вымысел; формы, в которой нет места опытному восприятию и о которой невозможно ничего точно утверждать. Мы «вытесываем» мир, когда напрямую взаимодействуем с неизвестным – прежде всего, с помощью рук, которые позволяют манипулировать вещами, выявлять их чувственные характеристики и, самое главное, менять их важность, придавать им новую, более высокую ценность. Люди умеют ловко совершать действия. Благодаря этому мы смогли радикально изменить природу нашего опыта. Столь же уникальной при этом является способность человека к абстрактному исследованию, которое есть мысль о действии (и его последствиях) в отсутствие действия (и его последствий). То, как мы проводим абстрактное исследование, кажется столь же тесно связанным с физиологическими структурами мозга, как манера движения во время обычного исследования. В новых обстоятельствах на результат нашего поведения влияют системы, управляющие страхом, а также соответствующими торможением, надеждой и активацией. То же самое происходит, когда мы мыслим абстрактно, даже когда думаем о том, как размышляют другие[148].

У животных исследование – это прежде всего движение. Они должны перемещаться вокруг незнакомого, чтобы хоть как-то его осознать – определить его эмоциональную значимость и чувственную природу. Это кружение является следствием взаимодействия между взаимно регулирующими или тормозящими оценочными системами, в обязанности которых входит определение возможной опасности или угрозы и потенциального удовлетворения или многообещающего будущего. У человека каждая из этих систем, по-видимому, в ходе естественного развития доминирует над одним из сдвоенных корковых полушарий: правое управляет реакцией на угрозу (и на наказание), левое – реакцией на обещание и, возможно, (хотя и гораздо менее четко) на удовлетворение[149]. Это в основном означает, что правое полушарие управляет нашими первоначальными реакциями на неизвестное, а левое более приспособлено для совершения действий, пока мы знаем, что делаем. Отчасти это объясняется тем, что все тщательно исследованное нами оказалось многообещающим или приносящим удовлетворение (или по крайней мере незначительным). Если там, где мы должны находиться, все еще скрываются угроза или наказание, значит, мы недостаточно изменили поведение, чтобы приспособиться к ситуации (и не одержали победу над неожиданным). Мы не смогли изменить действия, чтобы получить от окружающей среды – на самом деле от неизвестного – те желанные последствия.

Ричард Дэвидсон и его коллеги исследовали взаимосвязь между характером электрической активности коры головного мозга и перепадами настроения у взрослых и детей. Они пришли к выводу, что два полушария человеческого мозга связаны с выражением разных эмоций – по крайней мере, это касается лобных областей. Признаки положительных эмоций (например, искренняя улыбка у младенцев) сопровождаются повышенной сравнительной активацией левой части лобной коры. Негативные состояния (например, при хронической депрессии), напротив, сопровождаются повышенной активацией ее правой части[150]. Это общее утверждение имеет существенные дополнительные доказательства. Проще говоря, оказывается, что два полушария мозга по-разному приспособлены (1) для работы на неисследованной территории, где природа и значимость вещей остаются неопределенными, и (2) для работы на исследуемой территории, где вещи и явления были обозначены как незначительные или положительные в результате предыдущих исследований. Можно сказать, что наш мозг содержит две эмоциональные системы: одна функционирует, когда мы не знаем, что делать. Она запускает (исследовательский) процесс, который создает безопасную территорию. Другая начинает работать, когда мы действительно находимся в безопасности. Факт наличия этих двух подсистем (но не их местоположение) был известен достаточно давно. Мейер и Шнирла[151][152] более пяти десятилетий назад выдвинули гипотезу о том, что механизмы отступления и приближения (характерные для животных практически на всех уровнях пирамиды эволюции) лежат в основе мотивации как таковой. Природу этих двух систем лучше всего можно понять, если соотнести эмоциональное состояние с двигательной деятельностью, как мы уже делали ранее.

И в правом и в левом полушариях, похоже, существует что-то вроде семейства связанных функций, изображенных на рисунке 11. Правое полушарие, менее свободно владеющее языком, чем его традиционно доминирующий близнец, специализируется на торможении и угасании поведения (и, следовательно, на производстве негативных эмоций), на воспроизведении и управлении сложными зрительными (и слуховыми) образами, на координации общей двигательной деятельности) и на быстром и универсальном распознавании образов[153]. Правое полушарие, по-видимому, включается в работу, когда сложившаяся ситуация изобилует неопределенностью, и особенно хорошо справляется с управлением поведением, когда еще не ясно, что есть и что делать[154]. Следовательно, можно предположить, что это полушарие все еще находится под лимбическим контролем, поскольку лимбическая система отвечает за обнаружение новизны и активацию исследовательского поведения. Этот архаический механизм управления «приводил бы в движение» процессы порождения воображаемых «гипотез», составляющих абстрактное исследование, – фантазий, которые мы используем, чтобы придать определенную (и часто причудливую) форму неизвестному.

Рис. 11. Два полушария головного мозга и их функции

Левое полушарие, напротив, особенно искусно обрабатывает словесную информацию и воспринимает общение. Оно специализируется на детальном, линейном мышлении, мелкой моторике и понимании целого сквозь призму составляющих его элементов[155]. Левое полушарие, особенно его лобная или двигательная (под)область, также управляет поведением приближения[156] при наличии сигналов удовлетворения. Оно целиком вовлечено в выработку положительных эмоций и особенно хорошо выполняет действия, которые уже когда-то практиковались, применяя знакомые способы восприятия. По-видимому, левое полушарие ведет блестящую игру, когда то, что есть и что должно быть сделано, больше не вызывает вопросов, когда традиция управляет поведением, а природа и смысл вещей закреплены в памяти. Двойственную специализацию левого полушария – на том, что когда-то уже делалось, и на том, что положительно, – можно отчасти объяснить следующим образом. Позитивные эмоции по определению правят на знакомой территории: вещь или ситуация были исследованы оптимальным способом (и поэтому уже достаточно хорошо известны). К ним уже приспособились и преобразовали во что-то подходящее для использования (или вызывающее