Академия боли - Эдуард Сероусов

сказал Кинкейд, вернувшись с новой бутылкой виски. Он заметил взгляд Дэниела. – Создаёт белый шум. Не блокирует полностью, но затрудняет аудиозапись. Особенно направленными микрофонами.

Он плюхнулся обратно в кресло и открыл бутылку.

– Они везде, понимаешь? Глаза и уши. В стенах, в мебели, в твоей чёртовой зубной пасте, если бы они могли туда впихнуть микрочип, – он налил себе новую порцию. – Но я научился… адаптироваться. Маленькие хитрости, маленькие победы в этой войне.

– Вы говорили о своей работе, – мягко направил его Дэниел, возвращая к прерванному разговору.

– Ах да, моя славная карьера, – Кинкейд поморщился, как от зубной боли. – Всё шло прекрасно, пока не случился… инцидент.

Он сделал паузу, глядя в пространство перед собой.

– Дипломат из дружественной страны. Очень высокопоставленный. Мне поручили… поработать с ним. Он предположительно передавал информацию третьей стороне. Ничего не подтверждено, всё на уровне подозрений, но моё начальство хотело быть уверенным.

Кинкейд сделал глоток, его рука слегка дрожала.

– Три дня я работал с ним. Использовал всё, чему научился в академии, всё, что отточил за пятнадцать лет службы. И он… сломался, – Кинкейд произнёс это слово с каким-то благоговейным ужасом. – Не физически – мы не использовали ничего… грубого. Психологически. Эмоционально. Его разум просто… рухнул.

Он посмотрел на Дэниела с выражением, которое было трудно расшифровать – что-то среднее между виной и странным, болезненным восхищением.

– Знаешь, что самое страшное, Фрост? Он был невиновен. Абсолютно чист. Все его "признания" оказались плодом психоза, вызванного моими методами. Плодом его желания остановить то, что я с ним делал.

Кинкейд допил виски и налил ещё.

– Международный скандал удалось замять. Дипломат оказался в психиатрической клинике с диагнозом "нервный срыв". Официально – из-за перенапряжения и семейных проблем. Меня тихо перевели в аналитический отдел. А затем… я ушёл.

– И вернулись в академию? – спросил Дэниел.

– Куда ещё мне было идти? – горько усмехнулся Кинкейд. – Я знал слишком много. Видел слишком много. И, что важнее, я был… продуктом. Результатом их методологии. Доказательством её эффективности и её… последствий.

Он сделал широкий жест, охватывая свою захламлённую квартиру.

– Элеонора предложила мне должность. "Возможность передать свой опыт новому поколению", – он скривился. – На самом деле, она просто хотела держать меня под контролем. И использовать как наглядный пример для студентов – вот что бывает, когда талантливый выпускник теряет… фокус. Становится эмоционально нестабильным. Начинает задавать вопросы.

Кинкейд наклонился вперёд, его глаза внезапно стали ясными и пронзительными.

– Но знаешь, что самое забавное, Фрост? Они думают, что я сломлен. Спившийся старик, который уже не представляет угрозы. И это… даёт мне определённую свободу.

Он встал, пошатываясь, и подошёл к книжному шкафу. После нескольких секунд поиска он вытащил толстую книгу, открыл её и достал из выдолбленной внутри полости небольшой ключ.

– Идём, – сказал он, направляясь к другой двери. – Хочу тебе кое-что показать.

Дэниел последовал за ним в маленький кабинет, ещё более захламлённый, чем гостиная. Здесь повсюду были стопки бумаг, книг, распечаток. На стенах – доска с прикреплёнными фотографиями, заметками, соединёнными красными нитями, как в фильмах о детективах-одиночках.

Кинкейд подошёл к старому металлическому шкафу в углу комнаты, отпер его ключом и открыл дверцу.

– Моя личная коллекция, – сказал он, вытаскивая несколько папок. – Двадцать лет сбора доказательств. Документы, свидетельства, архивные материалы. То, что не должно было покинуть закрытые хранилища.

Он положил папки на стол и открыл верхнюю.

– Это копии внутренних отчётов о результатах применения методик академии, – сказал он, указывая на документы. – Начиная с 1950-х годов.

Дэниел склонился над бумагами. Первый документ был отчётом, датированным 1958 годом, с грифом "Совершенно секретно" наверху.

"Проект "Альфа" – применение методик когнитивной реструктуризации в контексте допросов военнопленных", гласил заголовок. Дэниел быстро пробежал глазами содержание и почувствовал, как холодеет внутри. Это был отчёт о ранней версии тех самых методик, которые теперь применялись к студентам Академии Блэквуд, включая его сына. Только тогда они использовались в контексте военных действий, для получения информации от пленных.

– Академия сотрудничала с военными? – спросил Дэниел, поднимая глаза на Кинкейда.

– Не просто сотрудничала, – ответил тот. – Она была создана ими. Или, точнее, определёнными элементами внутри разведывательного сообщества. Академия Блэквуд началась как секретный исследовательский проект по разработке методов психологического воздействия.

Он указал на следующую папку.

– Здесь документы из 1960-х и 1970-х. Расширение программы. Переход от военного применения к более… гражданским контекстам. Дипломатия. Политика. Бизнес. Они поняли, что истинная власть лежит не в способности сломать врага, а в умении незаметно направлять "друзей".

Дэниел перелистывал документы, каждый из которых раскрывал новые, тревожные аспекты истории академии. Эксперименты с психотропными веществами. Исследования методов внушения во сне. Разработка техник создания ложных воспоминаний. Всё это проводилось под маской "образовательных инноваций" и "психологических исследований".

– В 1980-х произошла ключевая трансформация, – продолжал Кинкейд, открывая следующую папку. – Руководство проекта поняло, что вместо того, чтобы просто обучать оперативников этим техникам, гораздо эффективнее создать систему, которая будет производить людей, уже интегрировавших эти методы в свою личность. Не просто агентов влияния, а людей, для которых манипуляция и контроль будут естественным способом взаимодействия с миром.

Он указал на документ с заголовком "Протокол интеграции личности – финальная версия".

– Вот оно. Первая версия того, что позже стало известно как "Протокол Лазаря". Методика полной реструктуризации личности через сочетание психологических техник, контролируемого стресса и химической поддержки.

Дэниел внимательно изучил документ. Он описывал процесс трансформации личности в несколько этапов, начиная с "размягчения" базовой идентичности через изоляцию и контролируемую дезориентацию, и заканчивая "реинтеграцией" – формированием новой личности с заданными параметрами.

– Здесь есть статистика результатов, – Кинкейд указал на таблицу в конце документа. – Обрати внимание на процент "неудачных интеграций".

Дэниел посмотрел на цифры: "Полная интеграция – 62%, Частичная интеграция – 23%, Неудачная интеграция – 15%".

– Что происходило с теми, у кого была "неудачная интеграция"? – спросил он.

Кинкейд мрачно улыбнулся.

– А как ты думаешь? Психоз. Депрессия. Суицид. Полная дезинтеграция личности, – он сделал паузу. – В лучшем случае – частичная реабилитация и тихая жизнь в учреждениях "специального ухода". В худшем…

Он не закончил фразу, но Дэниелу не требовалось объяснений.

– И эти методы сейчас применяются к студентам? – спросил он, чувствуя, как растёт его тревога. – К моему сыну?

– В усовершенствованной форме, – кивнул Кинкейд. – За десятилетия они отточили процесс, сделали его более эффективным, менее… грубым. Но суть осталась той же – полная реструктуризация личности для создания идеального агента влияния.

Он открыл следующую папку, содержащую фотографии и краткие биографические справки.

– Вот некоторые из их самых успешных "продуктов", – сказал он. – Выпускники, прошедшие полный "Протокол Лазаря" и интегрированные в ключевые структуры общества.

Дэниел