Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

вещами, кажется, должна быть основной позицией всякого просвещения. Просвещение (Aufklärung), enlightenment[295], siècle des lumières[296], означает: светом разума рассеять тьму за кулисами. Просвещение – это разочарование в прямом смысле этого слова: его волнуют принципы, по которым функционируют вещи, законы, лежащие под поверхностью.

Мы настолько привыкли к обману в повседневной жизни, что уже не ставим его под сомнение. Напротив, иллюзии и фальшивки до такой степени обманчивы, что непроизвольно вызывают у зрителей желание заглянуть за кулисы. Посетители магического шоу знают, что девушку не будут распиливать пополам, что их обманывают, и это подстегивает их к тому, чтобы разоблачить фокус. Надеюсь, им это не удастся, если только они не хотят полностью развеять магические чары.

Именно поэтому Лейбниц ставит вопрос о подделках, а в идеальном мире Бэкона машины стоят рядом с оптическими иллюзиями. Машины – это иллюзии; они производят иллюзии, которые вызывают разочарование, они околдовывают нас и одновременно приглашают к расколдовыванию. Машины как материальные воплощения таинственных сил природы особенно хорошо подходят для просвещения, поскольку были созданы человеком со знанием законов природы. По выражению Джамбаттиста Вико, verum et factum convertuntur – истина и факт взаимозаменяемы: люди создали машины и поэтому понимают их[297]. Это верно. Вместе с тем Вико не признает эпистемологической сложности отношений между людьми и машинами. Это правда, что люди могут изучать машины, чтобы понять законы механики, или телескоп, чтобы разобраться в оптике. Но в то же время конструктор должен что-то понимать в механике и оптике, чтобы создать такие приборы.

Тело, душа и машины

Декарт, как и Лейбниц, увлекался машинами. Правда, простым интересом он не ограничился: он хотел понять, как они работают. Ему помогло то, что он некоторое время жил в Сен-Жермен-ан-Ле, небольшом городке к западу от Парижа с великолепным замком, который «король-солнце» на несколько лет избрал своей главной резиденцией. В саду замка, оборудованном роскошными фонтанами, Декарт наблюдал, как автоматическая Диана пытается скрыться от преследователей в камышах. Юный Рене хотел последовать за прекрасной богиней, но на его пути встал Нептун, угрожая ему своим трезубцем. После того как молодой человек оправился от первоначального испуга, очарование не отпускало его; ему хотелось понять, как такое возможно. Благодарный за возможность заглянуть прямо внутрь machina mundi, машины мира, он спустился в машинное отделение.

Наблюдение за механизмами привело Декарта к удивительному и в то же время опасному выводу: тела животных и человека суть не что иное, как машины! Этим он ни в коем случае не хотел сказать, что животные или люди не живые: напротив, изучение машины открывает секрет жизни. Резкий контраст между машиной и жизнью – дитя романтизма – был совершенно чужд Декарту. Тело и машина, жизнь и механика работают по одним и тем же принципам, поэтому если мы хотим понять человеческое тело, то можем заглянуть в машинное отделение или в часовой механизм. Позже из своего детского увлечения разборкой и сборкой часов он вывел научный метод: человек приобретает знания о предмете, разделяя его на составные части, а затем медленно собирая его[298].

Декарт понял все это, по его собственному признанию, наблюдая за подземной машиной. Однако главный интерес для него представляли не движения фигур. Эта загадка давно решена: достаточно знать массу, скорость и силу, чтобы точно предсказать движение тела. В машинном зале он искал нечто другое: кто на самом деле управляет фигурами, кто планирует и контролирует их движение? Если аналогия тела и машины верна, то в машине обнаружится эквивалент разумной души.

И, наконец, когда в этой машине будет разумная душа, она устроит себе основное местопребывание в мозгу и будет подобной устроителю фонтанов, который должен находиться в устройствах, где располагаются все трубы этих машин, когда он хочет включить фонтаны или каким-то образом воспрепятствовать их движениям[299].

Но там никого нет: не видно хозяина источника, который разрешил бы Диане сбежать, а Нептуну – отпугнуть незваного гостя. Тем не менее машина работает. Как такое может быть? Очевидно, не самодвижение, а (само)управление – вот новая загадка жизни.

Декарт не оставил эту проблему. Если машина, управляющая фонтанами, работает без рулевого, то, может быть, и человеческое тело не нуждается в душе? Он приступил к работе над книгой об управлении человеческим телом. Книга «О человеке» должна была стать частью масштабного проекта, нескромно названного «О мире». Декарт не довел его до конца, возможно потому, что это было выше его сил, или потому, что такой проект показался ему слишком еретическим. В любом случае работа «О человеке», которую он предположительно написал в 1632 году, вышла в свет на латинском языке только в 1662-м, через 12 лет после его смерти, а на французском – в 1664-м. В то время Декарт был вне подозрений в ереси: в «Размышлениях о первой философии», с которыми он вернулся к публике в 1641 году после 10-летнего перерыва, душа, по крайней мере частично, возвращена на свое законное место.

Декарт: животные духи и трубки

С точки зрения риторики сочинение «О человеке» построено в форме мысленного эксперимента:

Я предполагаю, что Тело есть не что иное, как некая статуя или машина, сделанная из земли, что Бог формирует все намеренно, чтобы сделать ее по мере возможности подобной нам; так что он не только придает цвет и форму всем нашим членам снаружи этой машины, но и вкладывает внутрь нее все детали, необходимые, чтобы заставить ее ходить, есть, дышать и, наконец, чтобы она подражала всем тем из наших функций, которые, как мы можем вообразить, исходят из материи и зависят лишь от расположения или устройства органов[300].

Чтобы ответить на вопрос, зачем телу душа, он представляет себе, как Бог создает машину, которая устроена, выглядит и действует в точности как человек. Единственное, чего ей не хватает, – это души, потому что у машин по самой их природе нет души. Что могла бы делать такая машина? И прежде всего, чего она не умела бы делать из того, что умеет живой человек? Двигалась бы она сама по себе, чувствовала бы, могла бы думать?

Мыслительный эксперимент приводит его к тревожному и по тому времени не совсем безобидному результату: между такой машиной и человеческим телом нет почти никаких различий. Движения, голод и жажду, чувства и страсти, страхи и сны и даже мышление можно объяснить механически. Мышление для Декарта, как и для некоторых современных неврологов, – это всего лишь автоматический процесс, по