Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

проиллюстрировать ее, он водил дам из высшего общества по садам дворца Херренхаузен. Он объяснял им, что ни один лист не похож на другой. Каждый лист отличается от всех других листьев, каждый лист индивидуален, и в то же время он заключает в себе целый мир.

В сентябре 1675 года ему представилась возможность донести эту идею до широкой публики в яркой и понятной форме. В то время, когда он находился с дипломатической миссией в Париже, по всему городу виднелись плакаты, извещавшие о невероятном представлении: человек пройдет по Сене, как когда-то Иисус прошел по Галилейскому морю. Лейбниц, не желая пропустить это зрелище, прибыл на берег в назначенный час и был ошеломлен увиденным: с помощью летательного аппарата человек пересек реку, не промочив ноги. Лейбниц помчался домой, чтобы записать идею, которая пришла ему в голову во время представления. У него родился план кунсткамеры, где демонстрируется бесконечное разнообразие природы. Одно из центральных мест в этой кунсткамере отводится машинам. По его плану, кабинет Афанасия Кирхера должен войти в нее целиком.

Представление аппарата, предназначенного для передвижения по воде, в сентябре 1675 года в Париже на Сене, натолкнуло меня на следующую идею, которая хотя сначала и может показаться шуткой, тем не менее в случае ее осуществления не останется без последствий.

Предположим, что некоторые известные люди, разбирающиеся в прекрасных диковинах, и прежде всего в машинах, договорятся между собой о том, чтобы выставить их на всеобщее обозрение.

Для этой цели у них должен быть фонд для необходимых расходов, но это наверняка не вызовет затруднений […]

К работе должны быть привлечены художники, скульпторы, плотники, часовщики и другие представители подобных профессий. В дальнейшем, не торопясь, можно приглашать математиков, инженеров, архитекторов, фокусников, шарлатанов, музыкантов, поэтов, библиотекарей, наборщиков, граверов и других.

В плане могут быть, например, волшебный фонарь (с него можно начать), а также полеты, искусственные метеориты, всевозможные оптические чудеса, представление неба и звезд. Кометы. Глобус, подобный тому, что находится в Готторфе или Йене; фейерверки, гидротехнические сооружения, корабли необычной формы, мандрагоры и другие редкие растения. Необычные и редкие животные. Королевское кольцо. Фигуры животных. Королевская скаковая машина. Укрепления из дерева, возведенные на помосте, открытые [рвы] и т. д. Театры природы и искусства. Борьба, плавание. Необыкновенные канатоходцы. Сальто-мортале. Демонстрация того, как ребенок может поднять тяжелый груз с помощью нити. Помимо публичных представлений, будут и специальные, например выступления маленьких вычислительных машин. Новые эксперименты с водой, воздухом и вакуумом. Аппарат г-на Герике с 24 лошадьми и т. д. также будет использован для масштабных демонстраций, а его сфера – для небольших. […]

Польза от такого предприятия будет больше, чем принято думать, как для публики, так и для частных лиц. На публике оно будет открывать людям глаза, побуждать к изобретательству, предлагать прекрасные виды и знакомить людей с бесконечным числом новинок, как полезных, так и остроумных. Всякий жаждущий знаний сможет прийти туда. Возможно, любознательные князья и знаменитые люди со своей стороны захотят внести вклад в общественное удовлетворение и процветание науки.

Я почти забыл, что там можно устроить зал для игр или, говоря более общим языком, зал удовольствий. Но мне больше нравится первое название, потому что оно соответствует общему вкусу. И еще добавить оперу или музыкальную академию. Будет и театр пигмеев, водные игры, озера, водные сражения и т. д. Очаровательные залы. Необходимо предотвратить ругань или хулу на Бога в этом зале[291].

Анонимная гравюра на дереве с изображением испытания летательного аппарата, проведенного слесарем Беснье, которое Лейбниц приложил к своему плану кабинета редкостей. Он был свидетелем аналогичного испытания в Париже

Это лишь небольшая часть объектов, которые предполагалось представить в этой уникальной смеси музея естественной истории, технорамы, игорного дома, академии, театра танца, концертного здания, цирка, библиотеки и ярмарки. К сожалению, проект Лейбница так и не был реализован. Санкт-Петербург получил его урезанную версию. Но если бы в эпоху раннего Просвещения действительно удалось реализовать нечто среднее между Диснейуорлдом и Лас-Вегасом, то это, вероятно, было бы гораздо более впечатляющее зрелище, чем Кирхерианум, служившее совершенно другим целям.

Вундеркамера Афанасия Кирхера помогала передать трансцендентный опыт Божественного света, тогда как проект Лейбница не имел отношения к вере и религии. Конечно, богохульные речи должны быть запрещены, но больше на эту тему ничего не говорится. Лейбниц хотел донести знания до публики в занимательной форме, показать бесконечное разнообразие нашей планеты и вместе с тем пробудить интерес к законам природы, стоящим за вещами. Музей Кирхера стоял на службе Контрреформации, проект Лейбница должен был стать музеем Просвещения.

В конце своих заметок Лейбниц задает любопытный вопрос о том, допустима ли фальсификация. Следует считать само собой разумеющимся, что обману не место в музее Просвещения.

Подобное странное утверждение можно найти у Фрэнсиса Бэкона. Его утопический роман «Новая Атлантида» (1627) представляет собой проект идеального общества, организованного по научным принципам. В обширных подземных пещерах устроены выставочные залы, которые в то же время используются как лаборатории. «Целью нашего общества является познание причин и скрытых сил всех вещей; и расширение власти человека над природою, покуда все не станет для него возможным»[292]. В каждой из этих пещер выставляется и исследуется отдельное удивительное природное явление. Понятно, что машины, подобные тем, о которых писал Лейбниц, занимают здесь видное место: «Есть у нас дома механики, где изготовляются машины и приборы для всех видов движения»[293]. Пока все хорошо, но сразу за пещерой машин следует пещера иллюзий:

Есть у нас особые дома, где исследуются обманы органов чувств. Здесь показываем мы всякого рода фокусы, обманы зрения и иллюзии и тут же разъясняем их обманчивость. Ибо вам должно быть очевидно, что, открыв столько естественных явлений, вызывающих изумление, мы могли бы так же бесчисленными способами обманывать органы чувств – стоит лишь облечь эти явления тайной и представить в виде чудес. Но нам настолько ненавистны всякий обман и надувательство, что всем членам нашего Общества под угрозой штрафа и бесчестья запрещено показывать какое-либо природное явление приукрашенным или преувеличенным; а только в чистом виде, без всякой таинственности[294].

Как можно создавать дом иллюзий и фокусов и в то же время заявлять, что любой обман и надувательство ненавистны?

Очевидно, что просвещение и иллюзия не противоречат друг другу. В начале эпохи Просвещения, как уже говорилось, возникла неуверенность в истинности видимого. Идея о том, что видимая поверхность обманчива и что настоящая истина скрыта за