Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

Давайте более подробно рассмотрим декартовское тело-машину:

И вот, по мере того, как эти духи входят тем самым в полушария мозга, они попадают оттуда в поры его вещества, а из этих пор – в нервы; и там, в зависимости от того, входят ли они или всего лишь стремятся войти более или менее в одни, чем в другие, они обладают силой изменять форму мускулов, в которые вставлены эти нервы, и посредством этого двигать всеми членами. Вы могли видеть нечто подобное в гротах и фонтанах, находящихся в садах наших королей: одной лишь силы, с помощью коей вода движется, истекая из источника, достаточно, чтобы привести в движение разнообразные машины и даже чтобы заставить играть некоторые инструменты или произнести какие-то речи, сообразно различному расположению труб, ведущих воду[301].

Человеческое тело представляет собой систему сообщающихся трубок, по которым сигналы передаются от периферии к центральной нервной системе и обратно посредством маленьких животных духов (spiritus animales). Эти духи циркулируют в кровеносных сосудах и в нервных путях. Афферентные (входящие) сигналы, по сути представляющие собой минимальные перепады давления, приводят в движение шишковидную железу, которая, в зависимости от своего отклонения, активирует различные эфферентные (отводящие) пути и тем самым вызывает двигательные реакции. Короче говоря, человек – это пневматический автомат, управляемый посредством обратной связи.

Декарт, похоже, не совсем доволен своим открытием: он снова и снова подчеркивает, что через некоторое время перейдет к роли разумной души. Но обещание так и остается обещанием; очевидно, у него не получается придумать функцию, которую не могло бы выполнить тело. Трактат завершается примечательной и смелой мыслью:

Я желаю, говорю я, чтобы вы рассмотрели, что эти функции следуют в этой Машине совершенно естественно, не больше и не меньше, чем движения часов или другого автомата, движению противовесов и шестеренок; так что в этой связи в ней не следует усматривать никакую другую Душу – ни растительную, ни чувствительную – и никакой иной принцип движения и жизни, кроме ее крови и духов, волнуемых теплом огня, который постоянно горит в ее сердце и имеет не иную природу, нежели все огни, находящиеся в неодушевленных телах[302].

Итак, для управления материей не требуется никакой нетелесной инстанции: достаточно простого механизма обратной связи. Для разумной души остается только сложная функция суждения. Животные не обладают способностью суждения, поэтому им не нужна душа. Но они, несомненно, живые.

Идея о том, что материальный мир устроен как машина, во времена Декарта не казалась необычной. Она приводит к особой машиноподобной прозрачности мира, отражающейся в прозрачности часов: в них нет никакого скрытого принципа, никакой души, которую можно только постулировать, но нельзя доказать. Более того, мир создан Творцом, действующим по рациональным принципам. Эти рациональные принципы, которым Бог следовал в своем творении, можно воспроизвести символически – в математике и геометрии – или наглядно показать на примере часов. Так мы можем понять, что происходит в мире и что происходит с нами, людьми. Поэтому полное подчинение природы математике и физике означает, что у нее должен быть создатель. То, что идеально устроено по определенным понятным законам, не может устроиться само собой, то, что изменяется в направлении большего совершенства, не может изменяться само по себе, кто-то должен был это спланировать. В этом смысле взгляд на мир как на машину составляет основу рациональной теологии творения или, как сказали бы сегодня, телеологического аргумента[303]. Здесь едва ли остается место для души. Если нечто построено по рациональному плану и работает по заданной программе, то оно так же мало нуждается в управляющей инстанции, как идеально запрограммированный самоуправляемый автомобиль – в рулевом колесе.

Согласно определению врача и философа науки Жоржа Кангилема, машина – это устройство, движение и механизм которого суть функции сочетания его частей[304] и, можно добавить, движение которого можно описать геометрически. Стало быть, Декарт имел в виду отнюдь не метафорическое сравнение: для него тело – это действительно машина. Оно удовлетворяет всем необходимым критериям.

Мозг-машина

Хотя Декарт понял принцип обратной связи, у него были довольно странные представления об анатомических и физиологических основах автономного управления. Дальнейшие шаги в этом направлении сделал молодой одаренный врач из Англии по имени Джон Локк (1632–1704).

Шел 1656 год. Локк недавно вернулся из Лондона в Оксфорд, потрясенный и растерянный. Он чувствовал себя так, словно попал в бурю, писал он другу много лет спустя. Город буквально сошел с ума: квакеры, диссентеры, возрожденные христиане и другие протестантские группы боролись за внимание публики все более эксцентричными и шумными методами. На самом деле Локк согласен с платоником Генри Мором, который заявил, что все эти сектанты – душевнобольные. Верх эксцентричности: некоторые из них отказывались носить шляпу, вследствие чего мозг естественным образом перегревался.

Видимо, такого объяснения безумия Локку было недостаточно, потому что после возвращения он решил докопаться до тайны человеческого разума. Вопрос о том, что представляет собой разум, который способен до такой степени выходить из-под контроля, занимал его до конца жизни. Ему помогало то, что схожими вопросами занималась «Незримая коллегия», группа прогрессивно настроенных ученых, к которой примкнул Локк. Среди ее членов – virtuosi[305], величайшие умы того времени: Роберт Бойль, Роберт Гук, Кристофер Рен и Томас Уиллис – имена, хорошо известные и сегодня. Их объединяла цель: после подавления революции Кромвеля и возвращения короля Карла II защищать прогресс науки в рамках монархии от врагов мира и стабильности – фанатиков, энтузиастов и спиритов, сектантов, алхимиков и сумасшедших (впрочем, Бойль и сам был не прочь заняться алхимией). Только на незыблемом фундаменте математизированной физики, механики, убеждены virtuosi, может процветать мирное, свободное и прогрессивное общество.

Роберт Бойль, неформальный глава этой группы, обратил внимание на Локка, быстро оценил его потенциал и взял его под свое крыло. Но Локка в первую очередь интересовал не его наставник, а другой член тайного общества (благодаря которому возникнет Лондонское королевское общество) – Томас Уиллис, недавно назначенный новым Седлианским профессором естественной истории, пионер нейроанатомии.

Уиллис, которого и сегодня каждый студент-медик знает по circulus arteriosus Willisii[306], обеспечивающему кровоснабжение мозга, внезапно стал знаменитым 14 декабря 1650 года, когда его попросили препарировать тело Анны Грин. Двадцатидвухлетняя служанка, осужденная за убийство ребенка, полчаса провисела на виселице, после чего ее тело привезли в анатомический кабинет. Когда Уиллис собирался сделать первый разрез, он услышал странные звуки, исходящие из горла мертвой женщины. Вместе со своим коллегой Уильямом Петти они решили