Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

консерваторами и прогрессивными врачами и учеными – коалиция, известная впоследствии как витализм. Атака на механистическое мировоззрение велась с помощью весомых аргументов: возможно ли объяснить цветение растения, окукливание бабочки или возникновение жизни из яйцеклетки и семени действием одной лишь силы? Как понять возникновение и распад, рождение и смерть и многочисленные метаморфозы, происходящие в природе?

Центральное место в дискуссии занимали проблемы эмбриологии. Механисты отстаивали учение о преформации, согласно которому в мужском семени (или в яйцеклетке) уже содержится весь человек, а развитие от эмбриона до взрослого человека – это только рост. Виталисты, напротив, отстаивали теорию эпигенеза, утверждающую, что путь от семени к эмбриону и взрослому человеку связан с фундаментальным изменением формы. Еще один предмет активных обсуждений – полип Трамбле. В 1744 году женевский врач Абраам Трамбле опубликовал сообщение о том, что у разрезанного пресноводного полипа из каждой части вырастает по одному новому полипу. Это был удар для механистов, поскольку они не могли объяснить способность природы к регенерации, равно как и химические реакции, которые явно больше, чем просто движения. Из слияния двух веществ образуется третье, новое вещество, а не просто смесь двух исходных компонентов. Реакции меняют вещества. Поэтому, конечно, не случайно, что две центральные фигуры витализма, Ян Баптист ван Гельмонт и Георг Эрнст Шталь, считаются одними из самых крупных химиков своего времени.

Георг Эрнст Шталь – пионер современной химии. Он родился в 1659 году в Ансбахе, вырос в пиетистской среде и всегда оставался глубоко связанным с ней. Будучи религиозным человеком, Шталь предвидел, что механистический взгляд Декарта на мир рано или поздно приведет к атеистическому материализму, а как врач и химик он понимал, что таким способом невозможно объяснить живое:

Ни одна машина, как бы искусно она ни была сделана, сама по себе не может произвести, направить и поддерживать достойный восхищения результат [жизнь]. […] Действующая сила использует механическое устройство тела и его частей, она возбуждает и организует их, чтобы посредством направленных движений достичь нужной конечной цели и результата[318].

Конечно, движения человеческого тела подчиняются законам механики, но рождение, направление и координация, создание чего-то нового, преобразование и управление, не могут быть объяснены без обращения к конечной цели. Таким образом, Шталь поднимает проблему, которой позднее займется Кант: едва современная наука избавилась от телеологии, представления о том, что природа была создана Богом с конечной целью, как она снова пробивает себе дорогу через заднюю дверь жизни. Взаимодействие органов явно целенаправленно, поэтому, по крайней мере до Дарвина, невозможно было обойтись без финалистского мышления.

Необходим motus, двигатель, направляющая сила, присущая всем живым существам, которая порождает, организует и ориентирует жизнь на конечную цель. Шталь называет эту силу vis viva, «жизненная сила», и отождествляет ее с душой, anima. Его душа – это не нематериальная центральная инстанция, которая направляет пассивное тело, а интенциональная сила, присущая телу. Тем самым Шталь убивает двух зайцев одним выстрелом. Он отдает дань своему пиетистскому происхождению, возвращая силу Божественной душе, и в то же время находит объяснение способности природы к самовосстановлению. Он может представить заживление раны только как целенаправленный процесс.

Нельзя просто отбросить витализм как ретроградство. Шталь был ученым до мозга костей, и он всячески сопротивлялся механистическим упрощениям. Мир и жизнь слишком сложны, чтобы их можно было свести к одному принципу. Вместе с тем Шталь и виталисты жертвуют старым идеалом универсальной науки в угоду сложности живого: получается, что существуют две науки: одна – для мертвой материи, механика, и вторая – для жизни, в центре которой находится жизненная сила.

В 1731 году идеи Шталя (правда, очищенные от религиозного содержания) благодаря врачу Франсуа Буасье де Соважу попали в Монпелье. Рассматривать тело как машину значит завести медицину в тупик, – таково было послание Соважа. Врачи Монпелье, которые в отличие от своих парижских коллег имели дело с реальными пациентами, с радостью подхватили эту идею. С учетом влияния психических состояний на тело и физических состояний на душу, идея о двух отделенных друг от друга субстанциях, связанных только шишковидной железой, казалась им абсурдной.

Монпелье – город на юге Франции, недалеко от границы с Италией, – был центром западноевропейской медицины начиная с XIII века. Близость к Италии давала врачам доступ к медицинским знаниям арабского мира, а сравнительно либеральные и благосклонные к науке герцоги Анжуйские способствовали процветанию школы Монпелье, сознавая ее экономическое значение. В XVI веке герцог Анжуйский даже разрешил раз в год проводить вскрытие повешенного преступника, что давало Монпелье неоценимое преимущество перед парижской школой.

Больные люди со всех концов стекались на юг Франции, и врачи Монпелье имели гораздо больше клинического опыта, чем их университетские коллеги. Поэтому им было совершенно ясно, что связь между душой и телом должна быть гораздо теснее, чем могли себе представить парижские врачи-философы в своих кабинетах. Кроме того, влияние окружающей среды – климата, социального окружения и т. д. – на здоровье гораздо сильнее, чем полагается для машины.

За этими наблюдениями стоит осознание того, что не существует патологических машин. В XX веке Жорж Кангилем писал об этом:

Жизнь – это опыт, то есть импровизация и использование возможностей, это эксперимент во всех смыслах. В этом причина очень важного и часто недооцениваемого факта, что жизнь допускает чудовища. Не существует чудовищных машин. Не существует механической патологии, […] потому что монстры – это живые существа. В физике и механике, напротив, нет различия между нормальным и патологическим. Различие между нормальным и патологическим действительно только для живых существ[319].

К пониманию того, что не существует механических патологий, добавилось изучение преобразований, эмбрионального развития и психосоматики, и все вместе привело виталистов к революционному открытию, которое настолько тривиально, что остается только удивляться, как этого не замечали ранее: жизнь необратима.

Физические изменения, вызывающие старение и смерть, нельзя обратить вспять, несмотря на утверждения косметической промышленности об обратном. Жизнь всегда течет в одном направлении – от рождения к смерти, и никогда наоборот. То же самое относится к химическим реакциям, которые если и обратимы, то лишь при наличии энергии, а также к окукливанию гусеницы и эмбриональному развитию: все эти процессы всегда идут только в одном направлении.

Витализм вводит стрелу времени. Вследствие этого аналогия машины и живого тела становится совершенно устаревшей, поскольку в механике нет необратимого движения. В механическом уравнении с обеих сторон написано одно и то же; в принципе, оно всегда может быть прочитано слева направо или справа налево. Время механики – это всегда длительность. Механика не