Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

поделиться важной новостью. И так далее. Одним словом, родители способны обеспечить друг другу частичное содействие в воспитательном «надзоре». Другой важный эффект – то, что идентификация, возникающая в ходе ежедневных конфликтов, может увеличить способность «невовлеченного» родителя к эмпатии[132].

Этот педагогический «механизм» не срабатывает, если второй родитель не живет с ребенком под одной крышей. Поэтому конфликты чаще встречаются между детьми и матерями-одиночками. Отсутствие понимания приводит к бессилию, а оно становится основанием для дальнейших конфликтов. Отец в этом смысле незаменим. Другие люди не могут выполнить эту важную функцию. Другие редко проводят время с ребенком, они не хотят вмешиваться, а кроме того, родители сами могут быть против таких вмешательств (например, если в качестве третьей стороны выступают дедушки и бабушки).

г) Разделение взрослого и детского мира. В паре мужчина и женщина могут удовлетворить большую часть сексуальных, любовных и коммуникативных потребностей друг друга, могут вместе решать проблемы и т. д. С точки зрения детей это значит, что они свободны от чувства ответственности за благополучие родителей и могут оставаться детьми. После развода все меняется. Женщина редуцируется до матери, и центром ее мира становится ребенок. Удовлетворить мать, не разочаровать ее и не обидеть – задачи, которые стоят перед сыном/дочерью. И они идут вразрез с детскими эгоистическими желаниями, нарциссическими и агрессивными побуждениями. Тут многое зависит от образа жизни матери после развода. Если она останется социально активной, сохранит свои увлечения (спорт, творчество и т. д.), будет профессионально успешной, это освободит ребенка от необходимости «заменять» маме ушедшего мужа. Поэтому так важно не оставаться «просто матерью».

д) Не нужно бояться споров и разногласий. Если папа или мама злятся на маленького ребенка, это его пугает: «Станут ли они снова хорошими? Будут ли по-прежнему любить меня?» Если дети злы на маму или папу, появляется и другой страх: «Исполнятся ли мои злые пожелания? Они простят меня или будут мстить?» Садистские эмоции и пожелание смерти любимым объектам вполне нормальны для маленьких детей. Обычно они подавляются между четвертым и шестым годом жизни или преобразуются в менее отчаянные желания[133]. Часть неизбежной агрессии дети учатся переносить в повседневную жизнь. Вероятно, потому, что постепенно выясняется: агрессивные желания и фантазии не исполняются, родителям вовсе не грозит страшная расправа, а разногласия – не катастрофа, ведь за ними всегда следует примирение[134].

С этой точки зрения детям разведенных родителей тяжело, особенно маленьким. Даже если расставание папы и мамы они и не воспринимают как реализацию собственных агрессивных желаний, различия во мнениях родителей приводят к затуханию взаимной любви. Таким детям нужны модели борьбы с агрессией, которая не ставит под угрозу других людей и их самих, не разрушает отношения. Естественно, расставшиеся родители такой модели не дают. Во-первых, потому что они уже не смогли сами использовать эту модель (ведь разногласия привели к расставанию), во-вторых, потому что почти каждое несовпадение во мнениях между разведенными родителями ввергает ребенка в конфликт лояльности и вызывает новый (часто необоснованный) страх потери.

е) Брак как модель гетеросексуального партнерства. Любовные и партнерские отношения имеют две подсознательные основы – это процессы перенесения и идентификации. Во-первых, человек переносит на партнера образцы объектных отношений из детства, что в подсознании превращает его в некоторой степени в отца, мать (или, может, в брата или бабушку), и, во-вторых, человек идентифицирует себя с собственным отцом и (или) матерью и даже с их отношениями. В конце концов, брак становится центральной подсознательной моделью позднейшего оформления отношений (даже когда дети со временем испытывают желание освободиться от определенных образцов родительского супружества). С одной стороны, речь идет о «предсказанных заранее» формах отношений, с другой – и это особенно важно – о фундаментальной вере в возможность удовлетворительных отношений мужчины и женщины. Что касается борьбы с агрессией, дети разведенных (одиноких) родителей лишены такой модели. Строго говоря, они растут с идеей, что отношения мужчины и женщины не имеют реального шанса на жизнь.

ж) Компенсирующая триангуляция. В «треугольной» семье отец может хотя бы иногда вмешаться, если мать из-за текущих стрессов или каких-то личностных характеристик не способна адекватно выполнять запросы ребенка (раздел 5.5). Компенсационная триангуляция дает больше чем просто восполнение материнского (или отцовского) дефицита: приходя друг другу на помощь, родители до известной степени «страхуют» объектные отношения. Проще говоря, если отец часто обнимает ребенка, берет его на руки, носит и поет ему песни, тот легче переносит неспособность матери к таким проявлениям нежности. Ребенок меньше упрекает мать и не делает вывода, что она недостаточно его любит.

Мы уже обсуждали, что в семьях, где компенсационная триангуляция играла особую роль для сохранения психического равновесия ребенка, развод становится особенно драматичным. Проблема не только в расставании, но и в необходимости жить раздельно. Отец может все еще играть уравновешивающую роль, но триангуляция (выравнивающее участие в объектных отношениях) уже не работает. Недостатки матери становятся очевидными. С точки зрения ребенка все выглядит так: «Мало того, что я вижу папу гораздо реже, мама тоже изменилась».

з) Мир отца. Значимость отца не исчерпывается ролью «третьего объекта» и партнера матери. Он представляет собой мужскую сторону жизни. Следует признать, что в последние десятилетия социальные представления о том, что следует считать женским и мужским (за пределами биологических функций), сильно изменились. Тем не менее у мужчин и женщин или отцов и матерей по-прежнему существуют гендерные роли. В семейном контексте они не только имеют решающее значение для развития у ребенка представления о том, что такое «мужчина» и «женщина» (см. ниже), но и устанавливают определенное разделение труда.

По моему опыту, для развития ребенка в большинстве семей мужчина/отец выполняет следующие важные функции:

♦ формирование представления о внешнем мире;

♦ «неуязвимость» к действиям и нападениям ребенка;

♦ воплощение таких характеристик, как «большой», «сильный», и вытекающих из них – «конкурентоспособный» и «уверенный в себе»;

♦ в последующие годы – репрезентация профессионального успеха и социального положения[135].

С «репрезентацией внешнего мира» мы познакомились, когда рассматривали отцовские функции в процессе раннего триангулирования (глава 5). Данную функцию, по моему мнению, женский объект взять на себя не сможет. Это связано с тем, что другие женщины, имеющие близкие отношения с ребенком (бабушки, няни и т. д.), обычно идентифицируют себя с матерью и ориентируются на пример материнских отношений. Значит, подобно первичному объекту (матери), они имеют тенденцию к таким проявлениям, как защита, близость, кормление. Женщины активируют у младенца специфические потребности и ожидания, подобные тем, что направлены на мать. Отцы тоже отчасти идентифицированы с матерью, иначе они не смогли бы выполнять функцию «острова»