Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

шанс обрести постоянную уверенность рядом со вторым (обычно матерью). Перенос страха[125] может быть прямым следствием отложенной агрессии – так действуют проективные защитные механизмы («Я ожидаю/боюсь получить от вас то, чего хочу для себя»). Чувство вины, которое развивается у детей в связи с разводом, может резко усилить опасения по поводу возможного «возмездия». У мальчиков большую роль играют эдиповы фантазии (отнять у папы маму, выжить отца или желать, чтобы тот исчез). Девочки чувствуют себя более виноватыми за преданность, которую они проявляют по отношению к матери. А страх, который испытывают многие девушки в эдиповом и постэдиповом возрасте, напоминает страх мести разочарованному возлюбленному.

♦ Обычно мать ненавидят за то, что она прогнала отца, забрала его. А отец, ушедший родитель – тот, кто фактически бросил, позволил себе оставить ребенка без любви. Поэтому большая часть нарциссических нарушений, которые приобретают дети в ходе развода, связана с отцом. Чем лучше ребенку удается убедить себя в том, что он не очень сильно любил отца, что без отца можно обойтись и что он на самом деле – плохой человек, тем меньше обида. Некоторые дети, наоборот, сохраняют обиду и не могут простить ее отцу (часто всю жизнь). Они воспринимают себя как «брошенных» и мстят за это.

♦ Иногда позитивно окрашенные стремления, направленные на мать, могут быть обращены на отца. Так, эдипово чувство вины мальчиков является обратной стороной желания жить с матерью вдвоем. Идентификация ребенка с матерью может привести и к тому, что он отказывается от отца.

Эти и другие мотивы создают мощные аргументы против любви к отцу. Таким образом отрицается важность его роли, значение отца для защиты ребенка от «всесильной» матери и т. д. Психодинамическая проблема заключается в том, что побуждения, направленные против отца, которые должны служить борьбе с чувством вины и страха, на самом деле лишь усугубляют психологические конфликты. Дети часто переключаются с горячей любови на ненависть. Смещение агрессии на отца успокаивает и обеспечивает объектные отношения с матерью, но усиливает нарциссические конфликты: «примиренные» отношения с матерью укрепляют ее власть, ребенок чувствует себя маленьким и беспомощным (мальчики чувствуют себя «не мужественными»). Все это увеличивает потребность в поддерживающем, укрепляющем «третьем объекте» – отце. У некоторых детей можно наблюдать, как чувство вины и страхи, спроецированные на отсутствующего родителя, приводят к формированию отвращения к отцу. Возникает противоречие, и, борясь со страхами, дети пытаются доказать, что опасности нет, или примириться с отцом. Обе попытки в большинстве случаев обречены на неудачу, так как опасность здесь связана не с реальным опытом отношений ребенка с отцом, она зависит от самого ребенка, его продолжающихся объектных конфликтов с матерью. Эта опасность каждый раз «создается» заново.

Амбивалентные конфликты проявились в поведении шестилетнего Николауса. Мальчик сильно отождествлял себя с отцом, часто говорил о нем; делал рисунки в детском саду и дарил их отцу; регулярно спрашивал по телефону, когда тот вернется. Однако в согласованные дни посещения Николаус прятался за диван, не хотел никуда идти с отцом и ревел, когда мать пыталась оставить их наедине. К тому же мальчик часто болел. Это были уже не обычные проблемы расставания, которые обсуждались ранее (ср. с разделами 9.1 и 9.2). Ребенок испытывал сильный гнев и страх по отношению к отцу, которые, видимо, проявились, когда отношения (вполне желанные) должны были стать «серьезными». На расстоянии же мальчик мог сохранять триангуляционное равновесие. Но не только страх перед отцом делал дни посещения «опасными». Уход матери (или от нее) вызвал страх потерять еще и ее. Видимо, Николаусу удалось справиться с частью этого страха в повседневной жизни с матерью: он контролировал ее изо всех сил; и, кроме того, понял, что можно обойтись без человека, зная, что он у тебя есть; на безопасном расстоянии он мог представлять отца как объект полной замены; в конце концов, идентификация с отцом, вероятно, дала мальчику немного силы и независимости от матери. С другой стороны, когда мать уезжала, Николауса одолевал страх, что она может не вернуться.

На примере Николауса мы можем видеть, насколько внутренние конфликты ребенка переплетаются в его отношениях с обоими родителями, и насколько детям трудно понять мотивы:

♦ либидинозных, агрессивных и нарциссических потребностей;

♦ безопасности (защита против угрожающих опасностей);

♦ продолжения первично либидинозных отношений с матерью и отцом.

Эти противоречия часто бывают скрыты (имеется в виду внешнее поведение) от стороннего наблюдателя, что также связано с различиями в отношениях между матерью и отцом. Мать чаще является основным, а отец – второстепенным объектом. Психологические конфликты, связанные с отцом, чаще «решаются» путем подчинения и адаптации, чем конфликты с матерью. Может сложиться впечатление, что постразводный кризис детей (регрессия, деструктуризация) вращается почти исключительно вокруг объектных отношений с матерью, а кризис в отношениях с отцом связан скорее с потерей его реабилитирующей и «стабилизирующей» триангуляционной функции. Я тоже сначала разделял данную точку зрения[126]. Соответственно, демонстративный отказ от отца можно понять как спонтанную реакцию либо проявление посттравматического синдрома, который помогает защищаться от объектно-связанных конфликтов, прежде всего с матерью.

Однако в последнее время у меня появилось больше возможностей для изучения отношений между ребенком и отцом сразу после развода – я консультировал многих разведенных отцов. И теперь, исходя из нового опыта, я склонен полагать, что механизмы защиты (отсрочка, проекция, отрицание; см. выше), которые становятся «базой» для отказа от отца, на деле вступают в силу еще во время острого кризиса после развода. Положительное значение отца для таких детей все еще так велико, что создает дополнительную область психологических конфликтов. Если это так, амбивалентный конфликт, направленный на отца, можно рассматривать как своего рода промежуточный симптом. Он не уменьшает страхи, возникающие вследствие постразводного кризиса.

10.2. Отказ от отца как особый вариант посттравматической симптоматики

Если окружающая среда не в состоянии обеспечить ребенка поддержкой, которая позволяет ему пережить боль развода без значительных потерь (глава 1), эго ребенка задействует бессознательные защитные механизмы, чтобы временно справиться с продолжительным кризисом (он может длиться неделями и месяцами, иногда – больше года), и опасной психологической перестройкой (главы 2 и 3). Благодаря посттравматической защите ребенок «вырывается» из психологического хаоса, а процесс вытеснения, модификация влечений и изменение схемы восприятия помогают выстроить обновленную систему представлений о себе, объектах и отношениях – новое мировоззрение, которое обещает сравнительно спокойную жизнь. Подобное равновесие достигается путем некоторых жертв со стороны психического здоровья и возможностей развития – это могут быть невротические симптомы, ограничения некоторых функций эго (например, потери в когнитивных и интеллектуальных навыках).