Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

Жизнь человека, и ребенка в частности, развивается в рамках реальных и внутренних отношений. Как правило, это относится и к невротическим проявлениям. Возьмем послушание в качестве примера невротического поведения. Оно возникает, когда часть ненависти из-за соперничества или отвергнутой любви направлена на самого себя («я ничего не стою»; «я не могу сравнить себя с ним (с нею) и поэтому не имею права ничего желать»), а другой (объект) воспринимается с преувеличенным восхищением. Послушание характеризует и определенный образец объектных отношений, который в качестве внутренней модели применяется к различным объектам и переносится на них. У каждого человека есть ограниченное количество примеров внутренних взаимоотношений, которые тесно связаны и выполняют защитную функцию. Так, послушание защищает от собственной агрессии и угрозы со стороны объекта.

Может случиться так, что ребенок воспримет разрыв отношений как единственно возможный или наименее плохой способ справиться со страхом. Развитие такого симптома можно представить в упрощенной форме[128]: ребенок любит отца, но также грустит и злится на него за то, что тот ушел. Если они время от времени встречаются, ребенок смиряется со сложившимся положением дел и таким образом что-то получает от отца. Эти чудесные часы он не хочет портить упреками и агрессией – забывает о них на время. Однако бывает и так, что забывать становится все труднее. У ребенка почти ничего не осталось от ушедшего отца, что могло бы успокоить его разочарование и гнев. Кроме того, есть проблемы с мамой; страх, что она тоже уйдет; разочарование и гнев, что она не предоставляет ребенку доказательств любви, необходимых в данный момент, – у нее нет на это времени. Это заставляет ребенка злиться не только на маму, но и на папу, который бросает его в сложной ситуации, не помогает и не показывает выхода.

Чем глубже постразводный кризис, тем более «плохими» (непонятными, нелюбимыми, безрассудными) в глазах ребенка выглядят родители, тем труднее сохранять лицо, когда приходит папа, тем сильнее хочется предъявлять претензии. Более того, ребенок слишком боится полностью потерять отца, поэтому может какое-то время адаптироваться и (или) подчиниться (см. выше) родительской договоренности о «перемирии». Это делает ситуацию еще более невыносимой. Суть в том, что ребенок рискует полностью потерять добрые образы мамы и папы, а это означает остаться одному в мире, полном зла. Подобного нельзя допустить. Каждому ребенку (да и только ли детям?) нужен кто-то, кому можно доверять и с кем выстроены хорошие отношения. Ребенок не может найти себе новых родителей, а к старым доверие утрачено.

Есть две разные версии с позиции ребенка: мама считает злым и виноватым только отца, папа – исключительно маму. Присоединение ребенка к одной из этих версий позволило бы ему многого добиться: «хороший» родитель будет освобожден от вины и наделен доверием, а агрессия будет направлена на второго, «виноватого» родителя. На него же можно будет взвалить и собственное мучительное чувство вины. Чем злее и недостойнее кажется «виноватый», тем меньше причин у ребенка доверять «этому человеку» в дальнейшем. Так постепенно развод начинает казаться удачным решением проблемы. Кроме того, ребенок замечает, насколько хорошо его «понимание» влияет на второго («хорошего») родителя. Желание спокойного единения и безраздельного внимания со стороны родителей просыпается снова. Но кого из двоих выбрать? В разгар кризиса большинство детей выбирает маму. По двум причинам. Во-первых, потому что для маленького ребенка мать являет собой необходимый объект, и, во-вторых, жить с тем, кого отвергаешь, невыносимо, а дети в основном остаются с матерью[129]. Таким образом, отца приносят в жертву душевному равновесию, и наступает день, когда ребенок дает понять, что больше не хочет его видеть.

Как работает этот механизм защиты, понятно, но возникает вопрос: почему не все дети так реагируют и почему отказ от отношений с отцом не является решением посттравматического конфликта? Ответ детально рассмотрен в приведенном выше описании. Решения, которые приводят к отказу от отца, по большей части принимаются подсознательно. Они зависят от условий, особенностей восприятия, а также конкретных оценок ребенка, связанных с поведением окружающих.

Поэтому, по моему опыту, вероятность отказа от отца тем выше, чем:

♦ важнее и ближе были объектные отношения у ребенка с матерью перед разводом (по сравнению с отцом)[130];

♦ больше ребенок вовлечен в постразводный кризис;

♦ дольше ребенок не видит отца в трудный период;

♦ больше ребенок разочаровывается при встречах с отцом;

♦ упорнее родители отрицают общую вину (каждый «назначает» виноватым другого);

♦ чаще родители показывают ребенку свою взаимную ненависть.

С другой стороны, если отец всегда имел огромное психологическое значение для ребенка, то и после развода он с большей вероятностью будет бороться за сохранение отношений. Если страхи, возникающие после развода, остаются в определенных рамках, особенно сильной защиты обычно не требуется. Когда ребенок регулярно видит отца и тот принимает участие в его жизни, гнев и разочарование смягчаются. Но зато сохраняется конфликт с матерью. Наконец, общая ответственность родителей за боль ребенка снимает необходимость искать козла отпущения и освобождает место альтернативе – прощению и доверию. Ни одно из этих обстоятельств само по себе не определяет решение ребенка «за» или «против» продолжения отношений с отцом, но, собранные воедино, они имеют большой вес.

Отказ от отца – вариант посттравматического разрешения конфликта, который встречается гораздо чаще, чем можно предположить. И это далеко не всегда происходит в открытой форме. Антону сегодня двенадцать лет. Его родители развелись пять лет назад. С тех пор он регулярно навещал отца каждые выходные. Так что, видимо, все в порядке. Но лишь на первый взгляд. Исследования показали, что мальчик не простил отца и что тот для него «умер». Сначала Антон принимал приходящего отца, потому что мать просила его об этом, боясь ссор с бывшим мужем. Постепенно мальчик выстроил собственный мир: у него были друзья, поблизости – озеро для купания, луга и леса для катания на велосипеде, игровой компьютер, видеотека и т. д. Однако близкого контакта с отцом не было. Антон научился использовать его самого, а также его деньги и дом, это стало чем-то вроде щедрого подарка. Но отца как личность из-за сильной боли первых нескольких месяцев после развода сын никогда не воспринимал. Когда-то мать выступала против их общения – боялась, что бывший муж «купит» любовь сына. Однако, достигнув соглашения с бывшим мужем, женщина дала ребенку модель отношений – экономически использовать отца. Находясь в сильной идентификации с матерью, Антон