Эротика - Лу Андреас-Саломе

задавали себе вопрос, до чего может дойти человеческое сопротивление. Да, он прошел через что-то, чего я сама не могла понять и чему я не могла помешать. И возмутившись при мысли о постигшей его судьбе и страдании, я только и сумела выдавить: «То, что я так невнятно и слишком, пожалуй, эмоционально выразила в том стихотворении, Вы испытали на себе!»

И, опешив от собственной невольной откровенности, я принялась безудержно, безутешно рыдать.

Фрейд не ответил, я только почувствовала, как он обнял меня за плечи.

О недосказанном

 В силах ли человек высказать о себе самое существенное и сокровенное? Смахивает на то, что невысказанным остается самое главное. Но когда остается замолчанной позитивная сторона этого главного, оно все равно прорывается через негацию – намечает свои контуры с помощью умолчаний. Проглядывает в ошибках и изъянах.

То, о чем я хочу сказать, началось внезапно, в пути, при очень личных обстоятельствах – выросло из недоразумения между лучшим, ближайшим другом моей молодости Паулем Рэ и мной: словно совершенно исправный экипаж столкнулся на полном ходу с препятствием и развалился на части. Внешних препятствий на нашем пути вроде бы и раньше встречалось немало. Но мы беззаботно и безмятежно шли своей дорогой: куда бы ни вела эта дорога, она, как нам казалось, никогда не разойдется с магистральной стезей нашей собственной судьбы. Недоразумение возникло из-за того, что я сделала шаг в сторону другого человека, и не в силах была передать – ради этого другого – всю правду и все мотивы этого поступка. Пауль Рэ – человек, которому труднее всего на свете было поверить в то, что его любят, увидел в этом шаге доказательство внутренней готовности к разрыву. Он и не подозревал, что никогда – ни до того, ни после – я даже близко не испытывала такой нужды в нем, как в тот роковой момент. Ибо давление обстоятельства, из-за которого я совершила этот необратимый поступок, разлучило меня не только с ним – разлучило с самой собой.

Только тот, кто всесторонне и глубоко знал моего мужа, кто любил и принимал его неординарный характер и темперамент, мог бы догадаться, что стоит за этими словами – «давление обстоятельств».

Причиной, породившей это давление, была неодолимая сила. Ее жертвой и стал мой муж. Неодолимая, ибо она не только заявляла о себе могучими зовами инстинкта, но и была одновременно неизбывной реальностью. И свое воплощение она нашла не в уговорах, она воплотилась в самой фигуре моего мужа. Бессмысленно рассказывать об этом тому, кто не сталкивался с особенностями, которых я не встречала ни у кого больше, кроме него.

У меня осталось впечатление, что Андреаса совсем не интересовали тогдашние мои чувства, к примеру эротическое возбуждение, которое могло бы подвигнуть меня на безрассудный шаг. Наоборот, он строго отделял то, что он называл нашей «роковой принадлежностью друг другу» от моих душевных движений по данному поводу. Что до моих чувств, можно сказать, что я относилась к происходящему совсем не по-женски: вообще мое восприятие Андреаса было таким же чувственно нейтральным, как и неизменного спутника моей юности Пауля. Но в случае с Рэ у меня было для того внятное основание, которое, хотя и проявлялось почти незаметно, все же явственно отделяло чувство самой глубокой дружбы от любви. Потому что чувствами мы всегда – глубже или поверхностней, – но все же воспринимаем телесную чуждость, некий телесный барьер.

Здесь же ни о чем подобном речь не шла: ни в самом начале, ни в последующие десятилетия. По-видимому, тут могли действовать иные причины: та известная очень многим женщинам непреодолимая скованность, которая яснее и лучше всего истолкована в психоанализе[24]. Однако опыт моей поздней молодости опровергает верность и таких умозаключений. Что бы ни думали об этом другие, мой муж был тогда уверен, что подобные «девичьи выдумки со временем пройдут». Однако «со временем» – обернулось всей жизнью и вобрало в себя даже его смерть, чего мой муж просто не принял в расчет.

Когда задумываешься над тем, насколько он был старше и опытней меня, и насколько я, кроме того, была наивней и ребячливее по сравнению со своими сверстницами, то его надежды и несокрушимая уверенность кажутся почти чудовищными. Меня же в то время настолько захватывала и занимала все мои помыслы потребность в полноте жизни, нежели упомянутый частный вопрос, что я не дала на него ответа не только ему, но и самой себе; сильнее меня волновала и переполняла скорбь по исчезнувшему спутнику: я поставила мужу условие, что не расстанусь с другом молодости, и он, в конце концов, пошел на этот компромисс. Мы оба еще недостаточно знали меня, мою «натуру» или, говоря иначе, то, что без нашего ведома управляет нашими поступками. Те девичьи представления, о которых говорил он, или даже выработанные воззрения, которых я придерживалась, не играли для меня решающей роли. Для понимания этой проблемы какой-то намек дает пример из совсем другой области, которого я уже касалась в своих воспоминаниях, – мой выход из лона церкви. Выход этот не был для меня проявлением своеволия или, тем более, фанатизма правдолюбия; я боролась с этим побуждением, которое так расстраивало моих родителей и вело к неизбежному скандалу. Боролась не только рассудком – я, если можно так выразиться, морально осуждала и страшилась своего возможного решения как формы нездоровой экзальтации. Но выбор сделала не я, выбор сделал мой сон, в котором на церемонии конфирмации мои губы выговаривали: «Нет!» Не скажу, будто я, проснувшись, убоялась, что поступлю точно так же и наяву; точнее будет сказать, что просто я тогда окончательно поняла, насколько невозможно мне будет выдавить из себя другой ответ даже для проформы.

То, что мы считаем своими мотивациями и убеждениями, очень часто напоминает, скорее, паутину в пору бабьего лета, которая рвется и улетает от малейшего ветра.

Когда вдруг поймешь это, жизнь может резко измениться. И вот однажды мы с мужем пришли к такому пониманию спонтанного изменения жизни, хотя в тот момент мы хранили молчание и так никогда больше не осмелились затронуть эту тему. Быть может, его подтолкнуло внезапное решение застать меня врасплох и овладеть мною. Во всяком случае, я проснулась не сразу. Меня разбудил какой-то звук, слабый, словно долетающий с другой звезды, – в нем был какой-то странно резкий оттенок, словно он действительно доносился из бесконечности… К тому же у меня было такое чувство, что мои руки не со мной, а где-то надо мной.