Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

При переходе от подражания к формированию абстрактного образа представление становится все более отвлеченным и детальным. Оно содержит правила и схемы толкования, необходимые для поддержания устойчивых отношений между людьми, что придает определенный смысл личному опыту и привносит предсказуемость во все социальные ситуации (во все происходящее в обществе). То же самое верно и с психологической точки зрения. Именно воплощение «лица государства», в котором доминирует фигура героя, вносит порядок во внутренний баланс необходимости и желания, в созидающий хаос души.

Культурный герой Месопотамии, божество Мардук, показывает, что мир опыта создается в результате исследования (вечно обещающего и угрожающего неизвестного). Египетский тандем Гор-Осирис расширяет это представление: с помощью исследования возможно не только создавать мир из неизвестного, но и при необходимости преобразовывать модели адаптации, которые составляют область известного.

Иногда адаптация – это лишь приспособление средств к цели. В более редких случаях (которые неизбежно наступают) она подразумевает переосмысление «того, что известно» – невыносимого настоящего, желанного будущего и средств его достижения, – потому что оно смертельно устарело. Совокупность этих процессов проявляется в иудеохристианской традиции как мифическое Слово Божие (и воплощается в Христе, христианском культурном герое). Это сила, которая создает субъект и объект из первобытного хаоса (и, следовательно, предшествует существованию обоих). Она порождает традицию, которая оправдывает уязвимое существование перед лицом постоянной смертельной угрозы, и обновляет ее, если с годами она устаревает и становится гнетуще-неприемлемой.

Шумерские и египетские мифы изображают чрезвычайно сложные умозаключения в ритуальной (драматической) и образной форме. Это не целенаправленная мистификация, а способ оформления мысли до того, как она достаточно разовьется и станет очевидной и понятной. Люди разыгрывали и пытались создавать полноценные субъективные модели мира опыта – мира, который нам всегда приходится осмысливать, – задолго до того, как их содержание становилось доступным пониманию в современном смысле.

Краткий анализ шумерской и египетской теологии, а также ее связи с политическими действиями показал, как развивались наиболее важные современные теории и что они на самом деле означают. Понимание, основанное на двух-трех конкретных примерах, укрепляется в процессе более общего обсуждения. Поэтому мы переключаемся с анализа историй в целом, более убедительных по своей природе, на подробное описание мифологических персонажей, сущность и взаимодействие которых составляют мир (совокупность значения исследуемых вещей и самих вещей; того, что было изучено и стало знакомым; непредсказуемого, которое еще предстоит встретить; и процесса, который выступает посредником между ними). Следует дополнительно рассмотреть еще один ключевой элемент – состояние бытия, при котором происходит разделение на три составных элемента опыта (или которое предшествует такому разделению). Его можно определить как истинный источник всех вещей, субъектов и объектов, начало и конец всего сущего. На рисунке 28 схематично изображен целостный мифологический «мир опыта» (как личность, территория и процесс). Сначала мы обратимся к многоликой природе представлений о состоянии изначального неделимого хаоса, а затем к более подробному описанию его «детей»: божественных прародителей – природы и культуры – и божественного Сына, ребенка одновременно и первого творца, и его вечного противника.

Рис. 28. Составные элементы опыта как личность, территория и процесс

Дракон первобытного хаоса

Источник всего сущего безграничен. Все непременно должно вернуться туда, откуда возникло. Ибо с течением времени все сущее творит несправедливость, которую следует искупить[271].

Стоит ли вообще рассуждать о природе «того, что существовало до всякого опыта» или «того, что еще не исследовано»? Так или иначе, бо́льшую часть времени человечество предавалось подобным размышлениям в попытках постичь тайну своего появления на свет и возникновения окружающего мира. Определить, что было до того, как что-либо было, кажется невозможным. Миф пытается решить эту нереальную задачу с помощью метафоры потому, что неизвестные или отчасти известные вещи всегда имеют общие критерии значимости с чем-то более тщательно исследованным, понятым и знакомым. Таким образом, два и более объекта или ситуации занимают одно и то же мифологическое либо образное пространство, поскольку они имеют схожую форму, функцию или способность вызывать эмоции и принуждать к определенному поведению. К примеру, корень мандрагоры по своей природе отождествляется с человеком, потому что он имеет форму человека. Марс – воинственная планета, потому что он красный, а красный – это цвет крови, и он непроизвольно ассоциируется с агрессией. Жидкая ртуть (и дух, который ее населяет) сродни морской воде, потому что они обе могут растворять и преобразовывать. Темнота и звери в чаще – это, по сути, одно и то же: нечто незнакомое и страшное, в присутствии которого невозможно сохранять спокойствие. Метафора связывает разные вещи и ситуации, концентрируясь на их феноменологических, эмоциональных, функциональных и мотивационных особенностях. Она помогает постигать (то есть использовать) то, что в противном случае могло бы остаться совершенно загадочным.

Мифы о происхождении метафорически изображают природу бесконечного потенциала бытия до начала опыта. Эта общая символическая конструкция принимает множество частных форм, каждая из которых представляет собой некую попытку осмыслить невообразимое целое. Эти формы варьируются по своей природе от особых и конкретных до общих и абстрактных, на их развитие влияют сложившиеся в текущий момент природные и культурные условия. Процесс метафорического представления – это связующий мост между вечным неизвестным и тем, что может быть непосредственно исследовано, пережито и понято.

Мифические символы изначального хаоса – это образные картины парадоксальной совокупности: состояние самодостаточности, слияния (то есть нечто крайне определенное), в котором все, что будет затем различено, пребывает в единстве; состояние, в котором бытие и небытие, начало и конец, материя и энергия, дух и тело, сознание и бессознательное, женственность и мужественность, ночь и день соединены до разделения на отдельные элементы опыта. Все мыслимые пары противоположностей и противоречивых сил пребывают здесь вместе – во всеохватывающих объятиях всеведущего, вездесущего, всемогущего и совершенно таинственного Бога. Этот цельный и абсолютно завершенный прообраз рая существует в противоположность грешному миру, несовершенному, неполному и невыносимому, подвешенному во времени и пространстве. Он окружает его, как темнота окутывает день, составляет начало вещей, источник и в то же время место отдыха и последнее пристанище всего сущего. Уильям Джеймс попытался описать это место такими словами:

Этого не выразить пустыми словами,

Потому что слова бессвязные и связные – суть одно.

Они исчезают! И это бесконечно! Бесконечно!

Разве ты не видишь разницы, не видишь сходства?

Противоположности всегда объединяются!

Я говорю тебе: «Пиши!» И повторяю: «Не пиши!»

Крайности, крайности,