Хватит выгорать. Как миллениалы стали самым уставшим поколением - Энн Хелен Петерсон

Локман ссылается на множество исследований о мужских «досуговых привилегиях»: например, работающие матери детей дошкольного возраста в 2,5 раза чаще встают с ребенком посреди ночи. Отцы младенцев в выходные уделяют досугу в два раза больше времени, чем матери[192]. Мне вспоминается друг, который, будучи отцом новорожденного, по крайней мере один день в каждый осенний выходной ходил на разогревочную тусовку и футбольный матч и возмущался, что его жена запрещает ему ходить и в субботу, и в воскресенье. Дело не в том, заслуживают ли отцы свободного времени; дело в том, что многие считают его «правом», даже когда свободное время матери сокращается до нуля.

Иногда ярость долго копится: когда вы осознаете, что решение, которое должно было пойти на пользу семье, в основном идет на пользу только партнеру. Дженнифер из пригорода на Юге определяет себя как квир-цисгендерную женщину. Первые четыре года жизни ребенка она была замужем за гетеросексуальным цисгендерным мужчиной. До того, как у них появились дети, она думала, что он будет хорошим отцом: как и многие другие мужья, он выражал стремление поровну делить труд по уходу за детьми. Когда у них родился первый ребенок, муж учился в медицинском университете, и Дженнифер, по образованию юрист, нашла гибкую работу с относительно низкими почасовыми условиями, что позволило ей взять на себя большую часть домашних обязанностей. Позже, когда им не удалось найти сад с подходящим ее работе графиком, ей пришлось уволиться. «Мне казалось, я сделала правильный выбор в пользу семьи, – объяснила она, – хотя, по сути, я отказалась от карьеры юриста».

Но чем чаще она отказывалась от работы, тем больше ей приходилось работать по дому, особенно после рождения второго ребенка: «Ожидания ко мне лишь росли, а партнер все чаще отказывался помогать, настаивая, что слишком устал для этого». Он всегда отказывался вставать, если кто-то из детей просыпался посреди ночи, убеждая, что ему необходимо хорошо выспаться перед работой.

Во многом мужчины в семьях по всей стране руководствуются благими намерениями и даже отвергают ярлыки «традиций». Один родитель вынужден остаться дома; другой до ночи сидит на своей напряженной работе, надеясь, что однажды это принесет плоды: «Ты скорее уступишь своему супругу и сама разберешься, – объясняет Дженнифер, – с мыслью, что однажды расслабишься, успокоишься, встанешь на ноги, с надеждой, что он не разведется с тобой до того, как это произойдет».

Муж Дженнифер, как и многие партнеры тех, кто трудится дома, считал все домашние заботы ее «работой». Но, как отмечает Дженнифер, эту работу не оплачивали, ей приходилось быть на связи двадцать четыре на семь, у нее не было перерывов. И если она просила его о помощи или не успевала что-то сделать, в воздухе так и повисало молчаливое сомнение: а достаточно ли она старалась? Она спала, пока он был на работе? Смотрела слишком много телевизор? Она чувствовала, что ей не доверяют, ее не ценят и, что самое главное, она вымоталась.

«Я видела, как усугубляется ситуация в моем браке, хотя я несколько лет кормила семью, и это у меня были лучшие карьерные перспективы, – говорит Дженнифер. – Но то же самое я видела и у своих друзей, которые так и не развелись, потому что не знают, как жить иначе». В конце концов, неважно, как сильно вы злитесь или устали, когда у вас нет других выходов. И другим трудно понять, почему вы так злитесь и устаете, когда они не видят ценность вашей работы дома или вне его.

* * *

Из-за нестабильной экономики родители уязвимы. Борьба с этой уязвимостью, как правило, зависит от их нынешнего класса и, если брать шире, от степени незащищенности, которую они испытывают. Например, есть разница между переживаниями о том, хватит ли ребенку еды на неделю, и о том, что ребенок не может поехать с друзьями в дорогой летний лагерь для подготовки к поступлению в колледж.

На практике обе стратегии основаны на выгорании и порождают его. Но быть бедным – это особый вид утомления. Утомительно быть стигматизированным обществом, ориентироваться в социальных программах для помощи, за которые в основном стыдно. Один социальный работник однажды сказал мне, что, по его мнению, американский аппарат помощи намеренно и безмерно нудный, чтобы отпугнуть самых нуждающихся. Принятие решений и многозадачность, которыми и так трудно жонглировать, когда ты хорошо питаешься и имеешь безопасное и постоянное место жительства, чрезвычайно усложняются, когда ты не владеешь этими элементами.

Исследователи обнаружили, что бедность возлагает на бедных «когнитивную нагрузку»: они тратят столько умственной энергии на поиск способов удовлетворения базовых потребностей, что почти ничего не остается, скажем, на поиски посещение вечерней школы, не говоря уже о том, чтобы найти силы на выполнение заданий[193]. Своевременно оплачивать счета трудно даже выгоревшим представителям среднего класса; подумайте, насколько это сложнее, если у вас нет компьютера или лишних денег на талон.

В книге «Скудость: почему ценно владеть ничем» (Scarcity: Why Having So Little Means So Much) экономист Сендхил Муллайнатан и психолог Эльдар Шафир разбирают, как «скудость захватывает разум». Как объяснил Шафир в интервью CityLab, «когда вы ограничены в ресурсах, будучи бедным, вы просто чаще не замечаете чего-то, не сопротивляетесь тому, чему должны, чаще забываете что-то, чаще выходите из себя, меньше уделяете внимания детям после школы». Бедные родители не «приходят» к выгоранию. Они никогда из него не выходили.

Лоррейн – белая девушка, относящая себя к низшему классу, стала матерью-домохозяйкой, когда они с мужем не могли позволить себе детский сад. Они снимают квартиру, но сильно зависят от семьи и продуктовых талонов, чтобы свести концы с концами. «Я не могу позволить себе водить дочь в ясли, и мы не ездим отдыхать, – говорит она. – Я постоянно беспокоюсь, хватает ли подгузников, а там, где я живу, почти нет общественного транспорта и пешеходных зон, и часто мне даже не на чем отвезти нас в парк». Из-за этого выгорание усиливается, особенно когда ее окружение придирается к обычным царапинам и синякам дочки и ассоциируют это с тем, что она иногда посещает домашний детский сад или церковные ясли. Неважно, насколько усердно она старается быть «правильным» родителем; другие всегда будут стыдить ее за то, что она делает недостаточно.

Нана определяет себя как израильскую еврейку, она живет в небольшом пригороде. Она говорит, что «постоянно боится, нервничает, тревожится и оторвана от общества», будучи бедной матерью-одиночкой. Она выбрала карьеру, которая позволила бы ей больше быть с сыном, но теперь, чтобы