Брак по контракту со злодейкой - Ангелишь Кристалл

А может, мне и впрямь дан второй шанс — такой, какой не каждому выпадает. И я не намерена его упустить. С прежним багажом знаний, с другим мышлением — у меня есть преимущество. Осталось лишь научиться использовать его грамотно. Найти, наконец, своё место. Может, и призвание.

Луиджи?.. Бояться его смысла нет. Он не из тех, кто пойдёт на откровенно отчаянный шаг — у него слишком мало хребта для настоящей угрозы. А что до его попыток шантажа — они смешны.

Те сомнительные бумаги, которые он когда-то подобрал у мусорки, выглядят убедительно лишь на расстоянии. Сам он, похоже, до конца не понимает, насколько они бесполезны. И если вдруг осмелится использовать их против меня — я сделаю первый ход. Придумаю, как превратить это в удар по нему самому. Выставить всё как дешёвую фальсификацию, обвинить в подлоге. Здесь за подделку документов могут сорвать не только титул — и он об этом знает.

В приподнятом настроении я дождалась прихода горничной и вместе с ней отправилась к гардеробу, чтобы выбрать наряд для ужина. Мы перебирали ткани, оттенки и покрой, пока взгляд не упал на платье, от которого буквально перехватило дыхание.

Чёрное, с тонкими алыми вставками и изящным лифом — оно будто сразу узнало меня. Облегающее в талии, подчеркивающее каждую линию, и в то же время свободно спадающее к щиколоткам, где подол чуть касался высоких каблуков. Мне не пришлось притворяться — я действительно влюбилась в него с первого взгляда.

Лёгкое, почти детское волнение прошлось по груди, когда я разглядывала себя в зеркале. Когда-то, в прошлом мире, я бы просто прошла мимо такого платья: слишком дорого, слишком эффектно, слишком не для меня. А главное — куда его тогда было надеть? Разве что в мечтах.

— Вы выглядите потрясающе, миледи, — проговорила Розель с лёгким удивлением. — Даже походка стала иной, более уверенной.

Я улыбнулась ей, чуть смущённо опустив глаза. Щеки предательски залились румянцем — не потому, что комплимент был чересчур дерзким, а потому что в прошлой жизни я слышала их реже, чем хотелось бы. Хоть и знала, что не была обделена внешностью, похвала всё равно казалась чем-то редким и ценным.

И всё же я знала, зачем наряжаюсь. Не ради него. Не ради красивых взглядов. Сегодня я должна быть безупречной — чтобы раз и навсегда вырвать из этой игры имени Луиджи. Уверенность — лучший щит, особенно если она выглядит как элегантное чёрное платье.

До ужина оставалось меньше получаса. Я смотрела на своё отражение в зеркале, и, к собственному удивлению, чувствовала не тревогу — а восхищение. Золотистые глаза, подчёркнутые тонкой линией угольно-чёрного, будто светились на фоне бледной кожи. Ресницы, выгнутые и тёмные, придавали взгляду пронзительность. Он казался решительным, почти непроницаемым.

Внутри всё сжималось. Где-то под грудной костью копилась острая тревога — не паника, нет, а тонкое, липкое напряжение. Волосы были собраны в строгую причёску, но из неё, точно продуманная шалость, выбивались несколько прядей, мягко ложась на шею.

Я тренировала выражение лица, как актриса перед премьерой. Ловила тени эмоций, стирала лишние. Отрабатывала интонации, подбирала формулировки, чтобы не дать ему ни одной трещины, в которую он сможет втиснуть свою власть.

Луиджи наверняка попытается оказаться со мной наедине — надавить, уговаривать, играть в нежность и напоминания. Всё ради того, чтобы я передумала, отступила и простила. И именно этого я боялась. Не его лично — нет. Я боялась тех моментов, когда голос становится тихим, а глаза — чужими. Я уже жила в таких отношениях.

Мой бывший знал, как обернуть доброту в капкан, как незаметно подчинить, прижать, сделать удобной. Но я не из тех, кто позволяет себя лепить. Я не фарфоровая, скорее — дикая кошка, что может затаиться, но при первой возможности пустит когти. Так было раньше. И будет теперь.

Измена. Слово, слишком знакомое мне, чтобы вызывать что-то кроме хладнокровной отстранённости. Мне тоже довелось пройти через это и отказаться от собственных чувств. Добить собственное сердце, чтобы вырвать его с мясом и выбросить из собственной жизни предателей. Потому жалеть Луиджи, даже если учесть давление его матери, — бессмысленно. У каждого есть выбор. И он у него был.

Он мог отступить, сказать «нет», отказаться участвовать в авантюре, которая разрушила чью-то жизнь. Но он предпочёл плыть по течению. Прятаться за чужой спиной. Стать тем, кто тихо, подло, без сопротивления позволяет злу происходить. Именно поэтому я не жду от него ничего благородного. Ни раскаяния, ни объяснений, ни попытки загладить вину. В лучшем случае — очередная игра. В худшем — попытка ударить ниже пояса.

Что он может предложить мне сейчас, когда я знаю сюжет до последней главы? Разве что грязную попытку скомпрометировать — выставить в таком свете, чтобы мои родители не могли поступить иначе, кроме как «спасти» ситуацию через брак. Потому что опозоренная девушка — это не просто уязвимость. Это пятно. Даже если она останется в доме, даже если её не выгонят, — будет достаточно одного взгляда. Одного шёпота. Одного сомнения. А сомнение — страшнее проклятия. Оно не убивает сразу. Оно точит медленно, лишая уважения, влияния, даже любви.

Он может попытаться сыграть на этом. Но на этот раз — я знаю правила. И знаю, как сделать так, чтобы именно он остался в проигрыше.

В нужный момент я поднялась — плавно, с грацией кошки, прекрасно осознающей внимание к каждому своему движению. Лёгкий поворот головы, выпрямленная осанка — и я направилась к лестнице, ступая уверенно, но не торопясь. С каждым шагом с напряжением прислушиваюсь к голосам, эхом разносящимся по поместью. Они уже здесь. Семейство Уинтерли, как и следовало ожидать, прибыло раньше назначенного времени — по-своему символично. Вечно спешат оставить впечатление, ещё не успев войти.

Мать Луиджи стояла у порога, окутанная мехом и собственной важностью. Её золотистые волосы были уложены безупречно — ни одной сбившейся пряди, ни капли живого тепла. На лице — маска светской учтивости, едва сдерживающая раздражение, которым она щедро делилась с дворецким. Тот мужественно держал удар.

Не удержавшись, склонила голову чуть на бок и усмехнулась уголком губ. Глава их дома выглядел, мягко говоря, не в форме. Живот под камзолом предательски нависал, угрожая расстегнуть пуговицы, которые уже отчаянно сопротивлялись. Редкие, давно не подкрашенные волосы выдавали не столько возраст, сколько равнодушие к собственному виду. Он стоял чуть поодаль, будто сам стеснялся своей роли в этом спектакле.

А я лишь