Брак по контракту со злодейкой - Ангелишь Кристалл

— Мне хотелось бы обсудить один вопрос, — произнесла я ровно, сдержанно, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Личный… но касающийся всех нас.

Мать не отреагировала сразу. Она замерла, не поднимая взгляда — будто звук моих слов не сразу проник сквозь толщу её безупречного самообладания. Пальцы, державшие вилку, остановились над тарелкой, будто на паузе. Отец медленно повернул ко мне голову, одна бровь изогнулась чуть выше, чем обычно.

— Конечно, — отозвался он нейтрально, но в голосе проскользнула сухая настороженность. — Мы слушаем.

Я опустила глаза, изображая сомнение — не слабость, нет. Скорее, внутреннюю борьбу, едва заметную трещину в броне, чтобы они не посчитали это вызовом. Лёгкая уязвимость — как дипломатический жест.

— Я долго думала, — начала я медленно, позволяя словам прозвучать твёрже, — и пришла к выводу, что брак с Луиджи не может состояться. Я больше не желаю быть его невестой.

Наступила тишина. Не поверхностная, не театральная — а та, что сжимает пространство между дыханием. Та, которая звенит в груди и улавливается интуитивно, как сдвиг пластов перед землетрясением.

Мать наконец подняла глаза. В её лице не было гнева — только суровая, сдержанная маска. Но в уголке губ дрогнуло что-то тонкое. Почти невидимое. Тень удовлетворения? Или облегчения? Эмоция, которую она не позволила себе выразить, но и не сумела до конца скрыть.

— Ты уверена? — наконец спросила мать. Голос её был ровным, почти безмятежным — но в этой спокойной поверхности чувствовалась сталь, натянутая, как струна. Такая тишина не звала к доверию — она испытывала.

— Да. Полностью, — я не отвела взгляда. — Я не испытываю к нему чувств. А его интерес ко мне… скорее расчёт, чем привязанность. И я не намерена вступать в такой союз.

Отец медленно отставил чашку, и её фарфоровый звон отозвался в груди неожиданно глухо. В его лице не было ни раздражения, ни удивления — только молчаливая сосредоточенность. Он смотрел на меня пристально, будто впервые по-настоящему всматривался — не в образ, не в манеру, а в суть. Как будто перед ним сидела не дочь, а кто-то новый. Кто-то, кого он не ожидал увидеть.

— Мы предупреждали тебя, — сказал он наконец. Слова звучали не как упрёк, а как напоминание. — Мы не одобряли этого выбора, но уважали твоё решение.

— Возможно, я слишком долго надеялась, что ситуация изменится, — призналась, не понижая голоса, но добавив в него тень усталости. — Но теперь понимаю: это ошибка, и я хочу её исправить, пока не стало поздно.

Мать чуть наклонила голову, сцепив пальцы перед собой. В её глазах не было сочувствия — только холодный, рациональный интерес. Она обдумывала не чувства, а последствия.

— Он будет не в восторге, — проговорила она сухо. — Особенно если решит, что ты подставила его в самый последний момент.

— Я готова к этому, — твёрдо ответила я. — У него свои цели. У меня — свои границы.

Ответ повис в воздухе, как щелчок закрытой двери. За окнами заворачивался осенний ветер, тяжёлые шторы еле заметно шевелились, будто прислушивались к разговору. В тишине слышалось всё: отдалённое пение птицы, шаги за пределами трапезной… и как медленно отступает прежняя жизнь.

И только после паузы, в которой каждый из нас уже успел принять неизбежное, отец произнёс — сухо, без лишней игры:

— Тогда поговорим о том, как сделать это наименее скандальным. Мы не обязаны оправдываться перед его семьёй.

Я едва заметно выдохнула. Не облегчённо — скорее осторожно, как человек, только что спустившийся с карниза, чувствуя, как под подошвами вновь обретает опору, но ещё не веря, что осталась цела.

Отец откинулся в кресле, сцепив пальцы в замок. Его взгляд скользнул к двери — мимолётно, но с каким-то внутренним прикидом, будто он уже просчитывал, что предпримет Луиджи, если узнает о разрыве сегодня. Лицо оставалось безмятежным, будто высеченным из камня, но в глубине глаз загорелся холодный свет — сосредоточенность, за которой обычно следуют действия. Он не сердился. Он начал работать.

— Учитывая их положение, — заговорил он, негромко, ровно, — скандала, на самом деле, может и не быть. Их семья зависит от нас, не наоборот. Луиджи — младший сын в не особенно влиятельной ветви рода. Сам по себе он не представляет серьёзной ценности. Влияния — нет. Титул — формальный. Имущество — разбросано, обременено долгами. Этот союз был выгоден исключительно им. Мы это знали с самого начала.

Он говорил спокойно, почти с равнодушием анатомиста, разбирающего тело на органы. Мать лишь сухо кивнула, как будто подтверждая давно составленную заметку в своём уме, и аккуратно поправила складки салфетки на коленях. Всё её движение напоминало жест женщины, у которой под контролем не только ткань, но и сама жизнь.

— И потому они цеплялись за эту помолвку с подозрительной настойчивостью, — продолжила она. — Мы дали тебе возможность самой понять, кто он есть на самом деле. И, как я вижу, ты поняла.

— Слишком поздно, возможно, — прошептала я, опуская взгляд на белоснежную чашку с тонкой золотой каймой. Мой голос был тише, чем хотелось. — Но всё же не слишком, чтобы исправить.

Отец хмыкнул. Это был не смех, но в этом звуке слышалось нечто вроде сурового одобрения. Он оценил мой вывод не как родитель — как стратег, которому не пришлось вмешиваться раньше срока.

— Поздно — это если бы ты уже подписала брачный контракт. А пока что это просто частное недоразумение, которое можно замять. Мы не обязаны объясняться. Максимум, он попытается использовать ситуацию в свою пользу — намекнуть, что был отвергнут из-за интриг или твоей нестабильности.

Мать подняла бровь, чтобы тут же прокомментировать сдержанно и иронично:

— Пусть попробует.

Отец усмехнулся краем губ, но не более.

— Главное — действовать спокойно и официально. Напишем письмо от твоего имени, выдержанное, но без излишней мягкости. Подчеркнём, что решение принято осознанно, без давления со стороны. Дадим понять, что не желаем скандала — но и не намерены его бояться.

Я медленно кивнула. Откуда-то внутри поднималось странное чувство — смесь облегчения и растущей тревоги. Я сделала шаг, но знала: дальше придётся идти самой. Они примут моё решение, не станут навязывать свою волю.

— Хорошо, — тихо произнесла я. — Я всё сделаю, как нужно. Спасибо.

Отец кивнул. Мать лишь взяла чашку, сделав глоток.

— Одно предупреждение, — добавил он чуть тише. — Не верь в его молчание. Если он не ответит сразу, значит, готовит ход. Не теряй бдительности.

И снова — эта тишина. Уже не столь