Хрустальная ложь - М. Эль

— Добрый вечер, госпожа. — поздоровались подчиненные, а девушка устала просить их ее так не называть.

Она улыбнулась и кивнула им. — Добрый, ребята. Езжайте по домам все. — Валерия повесила верхнюю одежду в гардероб. — Виктора нет, незачем стоять сутками.

Парни переглянулись и в один голос ответили. — Был приказ охранять вас.

Валерия почувствовала, как сердце пропустило удар. Она замерла, снимая обувь. Охранять?

Девушка покачала головой и устало махнула рукой. — Я закроюсь на все замки. Не переживайте. Поезжайте.

Усталость навалилась на неё тяжёлым грузом, но она всё равно направилась в его кабинет. Остывший кофе, который она пила утром, всё ещё стоял на столе, а на экране его компьютера, который она включила, мелькали какие-то сложные графики и отчёты. Она села в его кресло, зарылась в ворох бумаг, пытаясь хоть на мгновение отвлечься от собственных мыслей.

Часы на стене тикали монотонно, отсчитывая минуты. Время шло. Девушка чувствовала, как веки тяжелеют, но уснуть здесь, в этом огромном, пустом кабинете, где каждый предмет напоминал о его присутствии, она не могла. В конце концов, она поднялась, потянулась, чувствуя, как хрустят позвонки, и, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, направилась в его спальню.

Комната была погружена в полумрак. Лунный свет проникал сквозь окно, рисуя причудливые узоры на стенах. Валерия переоделась в одну из его рубашек — теперь это стало для неё чем-то вроде защитного кокона — и легла в кровать. На его сторону. Опять. Обняв его подушку, она попыталась уснуть, но сон не шёл. Голова была полна мыслей о предстоящем дне, о нерешённых делах, но больше всего — о нём, о Викторе, о том, как он там, на другом конце страны.

Валерия взяла телефон. Просто чтобы посмотреть время. И вдруг, повинуясь слабому, почти неконтролируемому желанию, она нажала кнопку вызова. Ей было всё равно, который час в Лос-Анджелесе. Ей просто нужно было услышать его голос.

Гудки. Долгие, тягучие гудки, которые, казалось, звучали вечность. Она уже хотела сбросить, решив, что он спит, но вдруг раздался его голос. Хриплый, сонный, но такой родной.

— Андрес? — Его голос был полон удивления. — Что-то случилось?

— Нет, — прошептала она, её голос тоже был чуть хриплым. Она не знала, что сказать. Просто не могла. — Просто… просто не спится.

На другом конце провода повисла тишина. Валерия представила его — в той же гостиничной комнате, наверное, тоже лёжа в кровати, с телефоном у уха. И в этот момент, прежде чем он успел что-то добавить, в линию прокрался чужой, женский голос: тихий, будто разговор у порога, нежный смех, обрывок фразы — «Хотите я вам…»

Это было как укол. Валерия сжала губы, почувствовав, как в горле скопилось то, что нельзя назвать ни словами, ни слезами — лишь тяжёлый удар внизу грудной клетки. Она не выдержала: резким жестом сжала телефон и закончила звонок. В ушах ещё долго звенела обрывочная фраза, будто напоминание, что она — не первостепенная, не единственная.

Укутавшись лицом в подушку, она пыталась заглушить тот стук в сердце рациональными доводами: они даже не в отношениях, он мог трахаться с кем хочет; у неё нет права на обиды, сама ведь держит на расстоянии и дальше поцелуев ничего не заходило; это мог быть чисто служебный разговор; она не должна требовать объяснений. Но каждое «не должна» отдавало металлическим привкусом в горле. Её раздражало, как легко поднимается ревность, как будто у неё вовсе нет иммунитета к этим крошечным предательствам.

Телефон на тумбочке ожил — сначала одно уведомление, потом ещё, и ещё. Виктор начал долбить: короткие звонки, сообщения, настойчивые, почти панические.

Первое — «Андрес?»,

второе — «Змейка, ответь»,

третье — голосовое, которое она не прослушала,

четвёртое — фото пустого номера отеля и подпись «Жду»,

пятое — «Почему сбросила?»,

шестое — «Ты где?»,

седьмое — «Возьми трубку, или я к тебе прилечу через два часа».

Каждый раз Валерия презрительно отталкивала телефон, как будто так можно было оттолкнуть и собственную боль. Но звонки не унимались: нарастающий ритм, словно барабанная дробь.

Десятый звонок вспыхнул так навязчиво, что ей пришлось всё-таки взять. Она глубоко вдохнула и нажала «принять», чувствуя, как пальцы подрагивают.

— Моя вспыльчивая девочка наконец-то соизволила ответить? — раздалось на другом конце, и голос Виктора звучал не так, как в первый момент — теперь в нём была смесь облегчения и упрёка, но с неприкрытой усмешкой. — Я уж думал, ревность окончательно лишила тебя рассудка, Змейка.

Валерия фыркнула.

— Ревность? С чего бы это? — пробормотала она, пытаясь придать голосу свою обычную надменность, но получилось только сдавленно. — Просто… не спится. И... это тебя не касается.

— Ну конечно, с чего бы моей принцессе ревновать, когда я тут в Лос-Анджелесе… с уборщицами беседую? — Его голос стал чуть мягче, но сохранил игривые нотки. — Это была уборщица, Рия. Честное слово, она просто спросила, не нужна ли мне вода или свежие полотенца, прежде чем я уйду на встречу.

Валерия почувствовала, как тепло разливается по груди — смесь облегчения и неловкого смущения. Он понял. Понял и не осудил, а лишь поддразнил.

— Очень смешно, — тихо проговорила она, но уже без прежней жёсткости. — Мне было не до шуток.

— Я знаю, Змейка, — его голос стал по-настоящему нежным. — Ты заработалась. Нервная и не можешь уснуть. А хочешь, я тебе спою?

Валерия удивлённо приподняла брови. Споёт? Виктор Энгель? Колыбельную? Это было настолько абсурдно, настолько не в его стиле, что она даже не нашлась, что ответить.

— Не молчи, Змейка, — его голос стал чуть мягче. — Мне очень хочется.

И тогда он начал. Нежным, низким голосом он начал петь. Это была какая-то старая итальянская колыбельная, мелодия которой была до боли знакома Валерии с детства, из дома матери. Колыбельная, которую, возможно, пела ей её мать, Адель. Его голос обволакивал её, словно тёплое одеяло, унося тревоги, успокаивая бешено бьющееся сердце. Он пел не идеально, иногда его голос дрожал от недосыпа, но в каждом звуке, в каждом слове чувствовалась такая искренняя нежность, такая глубокая забота, что Валерия почувствовала, как её веки тяжелеют.

Она слушала, как его голос медленно убаюкивает её, унося в мир снов. Последнее, что она услышала, прежде чем погрузиться в глубокий сон, было его тихое: «Dors bien, ma belle…» — «Спи хорошо, моя красавица…»

Телефон выпал из её ослабевшей руки, упал на подушку. Она уснула. Крепким, безмятежным сном, которого ей так не хватало эти дни. Уснула под