Хрустальная ложь - М. Эль

— Bonne nuit, mon coeur.

— Что это значит? — спросила она, зевая, её голос был уже сонным.

— Спи, моя храбрая, — ответил он, и в этой его интерпретации было нечто большее, чем просто перевод. Это было его признание её сути, её силы, её бесстрашия. Не просто "моё сердце", а "моя храбрая".

Валерия улыбнулась, не споря, и, погруженная в тепло его слов и усталость дня, уснула прямо с ноутбуком на груди. Её мирное, слегка сопящее лицо замерло на экране, излучая покой и безмятежность.

А Виктор ещё долго сидел в темноте, глядя на это замершее изображение её спящего лица. Бокал виски опустел, город внизу продолжал жить своей жизнью, но для него существовала только она. И в этот момент он думал, что ни один клан, ни одна война, ни одна власть, за которые он так долго боролся и которыми так дорожил, не стоят вот этих моментов абсолютной искренности, этой хрупкой, но такой прочной нити, связывающей их через города и часовые пояса. Эти тёплые утренние и вечерние видеозвонки стали для него самой большой драгоценностью, самым настоящим смыслом.

Через два дня Валерия поняла, что скучает. Сильно. Просто до одури. Эта мысль накатывала волнами, обрушиваясь на неё посреди ночи и ранним утром, когда дом Виктора, где она почему-то осталась, казался слишком большим и пустым. Она не ночевала у себя дома эти дни, предпочитая спать в его постели, вдыхая едва уловимый аромат его парфюма, что ещё цеплялся за подушки. Это было странно, непривычно, и она злилась на себя за эту неожиданную слабость.

Виктор же находился на другом конце страны, в Лос-Анджелесе, и времени у него хватало, чтобы только написать короткое, сухое смс. Остальное время занимался чем-то, о чем не рассказывал. Может работал, может убивал. Мало ли с кем у него старые счеты? Хотя… скорее всего все же работал. Иначе не был бы таким спокойным на видеозвонках, его глаза бы не выглядели так безмятежно усталыми.

Сидя в его кабинете, в его массивном кожаном кресле, Валерия чувствовала себя странно — как будто она заняла его место не только физически, но и символически. На его столе, вместо привычных для него отчетов о поставках оружия, лежали её документы. Она проверяла контракты, подписывала бумаги, и её подпись теперь имела силу — она же партнер, как никак, в конце концов. Её ноутбук стоял рядом, а его, огромный, с несколькими мониторами, был выключен. Она чувствовала себя одновременно у руля и совершенно сбитой с толку.

Мысли скакали, как дикие кони, не давая сосредоточиться. Она уже в который раз перечитала один и тот же параграф, но смысл так и не доходил до сознания. В горле першило от непривычной, давящей тишины

Раздался стук в дверь.

— Войди, — выдохнула Валерия, чувствуя, как её голос хрипит от напряжения.

Дверь открылась, и вошел Рико. Он облокотился о дверной косяк, его острый взгляд сразу отметил её измученный вид.

— Что, госпожа? Не спится? — спросил он, в его голосе прозвучала лёгкая, но незлая насмешка, смешанная с беспокойством.

Девушка усмехнулась устало. — Не паясничай. Да. Не спится.

Парень подошел ближе, его движения были тихими и уверенными, и сел на край стола, скрестив руки на груди. Он был одним из немногих, кто мог позволить себе такую вольность в присутствии как Виктора, так и Валерии. — Что такое, Лил?

Валерия прикрыла лицо руками, устало потерев виски. — Не знаю. Энергия и мысли идут куда-то не туда. Я не могу сосредоточиться. Чувствую себя… странно.

— Ты по боссу скучаешь? — Рико задал этот вопрос с такой прямотой, что Валерия вздрогнула.

Она подняла глаза, полные шока и отрицания. — Что? Как… ам… — смех вырвался из ее груди, нервный, слегка истеричный. Она почувствовала, как по щекам разливается жар. — Наверное… Господи, Рико… — простонала Валерия, опуская взгляд. — Я не знаю.

Её «не знаю» прозвучало как «да, чёрт возьми, я скучаю, и это меня бесит». Она, Валерия Андрес, всегда независимая, всегда самодостаточная, не могла поверить, что её так сильно выбило из колеи всего лишь отсутствие одного человека. Она скучала по его упрямству, по его раздражающим фразам на французском, по его властному присутствию, по тому, как он заставлял её чувствовать себя живой. И это признание, даже если только перед собой и перед Рико, было для неё настоящим поражением. Но, черт возьми, оно было и каким-то странным облегчением.

Рико, привыкший к её вспышкам, к её неприступности, лишь слегка склонил голову, а в его глазах появилось то самое выражение, которое она ненавидела больше всего — выражение всезнания. Он не смеялся, не подшучивал, но в его молчаливом взгляде читалось: "Я же говорил".

— Не смотри на меня так, — прошипела Валерия, сжимая кулаки. Её щеки горели, и она чувствовала себя загнанным зверем, пойманным в ловушку собственных эмоций.

— Как? — спокойно спросил Рико, ничуть не испугавшись её тона. Он знал её давно, знал, что за этой яростью скрывается растерянность. — Как будто я вижу самую сильную женщину, которую я знаю, внезапно обнаружившую, что у неё есть слабое место?

— Нет у меня слабого места. Только моя семья, Рико, — отрезала она.

— Он и есть, — мягко возразил Рико, его взгляд был прямым. — И ты тоже для него. Вы оба — слабое место друг для друга. И в этом ваша сила, Лил. Пора признать. Уже седьмой месяц пошел.

Валерия резко поднялась с кресла, прошлась по кабинету, словно пытаясь вытравить из себя это неудобное чувство. Её движения были резкими, нервными. Она остановилась у большого окна, откуда открывался вид на огни ночного Нью-Йорка.

— Я всю жизнь строила стены, — сказала она, её голос был глухим, почти неслышным. — Ты знаешь. Убегала от всего, что могло бы меня привязать.

Девушка прислонилась лбом к холодному стеклу. — А теперь он уезжает на неделю, и я… я чувствую себя так, будто мне чего-то не хватает, чтобы дышать полной грудью.

Рико встал, подошел к ней, но не прикоснулся. Он знал, что она не потерпит этого.

— Потому что ты больше не бежишь, Лил, — сказал он. — Ты остаёшься. Ты построила здесь что-то. С ним. Это нормально.

Валерия закрыла глаза, пытаясь осознать его слова. Позволила себе почувствовать. Она, которая всегда жила, подавляя любые эмоции, чтобы выжить. Она, которая видела в чувствах лишь помеху, инструмент для манипуляции, после того, как сбежала из дома. А теперь она скучала. Скучала по Виктору, по