Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

– Ну, кончим, – сказал герцог Обанос, – я обезоружу вас другим способом.

И, сделав выпад, проколол ему руку.

Пока доктор осматривал рану, герцог Обанос подошел ко мне и с обычной насмешливостью сказал:

– Я не сержусь на него за то, что по его милости потерял день.

– Еще бы сердиться! Отняли у него Жанну и, пронзив сердце, прокололи руку.

Через час, на том же самом месте была другая дуэль на шпагах.

Поединщиками были Роберт Амильтон и виконт Фильшатель.

Виконт был поражен в сердце.

Вот почему он не приходил больше к княгине.

Глава 2. Дуэль женщин

После дуэли Марциал бесился еще больше; он, прозванный неуязвимым в фехтовальном зале, не понимал, как герцог Обанос, никогда не упражнявшийся в фехтовании, так ловко обезоружил и ранил его в руку. Вернувшись домой, он отправил записку девице Боярышник, прося ее приехать утешать его; но та, сделавшись романтической со времени своего приключения на Елисейских полях, завтракала в этот день в павильоне Генриха IV.

Марциал обратился за утешением к одной прекрасной модной особе, которая служила ему в качестве интермедии. Она согласилась уделить Марциалу несколько часов, но с условием свозить ее вечером в Мабиль. Марциал изъявил свое согласие. Поэтому на другой день вечером я встретил его среди мабильянок; он прятал раненую руку.

Знаете ли вы Мабиль? Женщины приезжают туда в роскошных, но чрезвычайно скромных нарядах; ни одна не осмелится явиться декольтированной. Там есть деревья, фонтаны и утесы. И все это, не исключая женщин, имеет более искусственный вид, нежели декорации в Опере.

Когда я встретил Марциала, то шел под руку с герцогом Обаносом, что сильно удивило Бриансона.

– Взгляните, – говорил мне герцог, – вот бывший государственный советник, самый серьезный в мире человек, изучающий искусство управлять людьми при помощи женщин. Быть может, он прав: ум находится в подчинении у сердца, а ключ от последнего – в руках женщины. Спешу оговориться, что не здесь бывший государственный советник продолжает трансцендентные исследования. Он, подобно нам, приехал отдохнуть.

В самом деле, бывшие в Мабиле женщины немногому научили бы философа; словарь их живописен, но содержит очень мало слов: «Здравствуй, разиня», «Ты бы уморил себя», «Поцелуй меня, гадина», «Раздавим кружку пива?»

Пока мы рассматривали шествие юных мабильянок, которые, казалось, печально шли к скале слез о погибшей добродетели, послышался порядочный шум под большой синеватой ивой. Это ссорились две благовоспитанные особы прекрасного пола, явившиеся сюда в первый раз; они схватили друг друга за волосы.

Одна была брюнетка, другая рыжая. За исключением этой разницы, остальное – целый пук искусственных мака, роз, гвоздик и маргариток – было одинаково. Но этот цветник вскоре был уничтожен.

– Не крась волосы!

– А ты не крась лицо!

– Не делай глазок Артуру!

– Убирайся к лешему!

– Молчи, дура!

– Постой, вот я тебе покажу!

И хлоп-хлоп! Шляпки с цветами полетели с голов, тогда соперницы схватили друг друга за шиньоны.

В числе зрителей находился гражданин, изготовивший эти шиньоны и не получивший еще за них платы, поэтому он вмешался в дело.

– Поосторожнее, шиньоны принадлежат мне.

И с особенным рвением прикрепил шиньоны на обеих головах, но ошибся при этом, так что рыжий шиньон попал к брюнетке, и наоборот. Эта метаморфоза охладила влюбленного, которому только и нравились одни рыжие волосы. Можете сами судить о последствиях.

Между тем Марциал Бриансон, постоянно думавший о д’Армальяк и о девице Боярышник, вдруг увидел последнюю с отъявленным волокитой.

– Кончено, счастье изменяет мне.

Заметив Марциала, Боярышник подошла к нему.

– Отлично! – сказала она. – Я думала, что ты меня любишь, и вдруг вижу тебя с женщиной!

Марциала поразила дерзость этой простушки, которая отправилась с кем-то завтракать и упрекает его в том, что он приехал в Мабиль с женщиной.

Но она, казалось, была так чистосердечна, что Марциал не мог ее упрекать, однако спросил, с кем она завтракала.

– О, не стоит говорить об этом. Я только хотела испытать, могу ли кого-нибудь любить, кроме тебя, и теперь ясно вижу, что люблю только тебя.

– Сегодня, а завтра?

– Не знаю.

Книга шестнадцатая. Девица Лучезарная

Глава 1. О нарядах

– Когда был создан мир, – сказал мне маркиз, – тогда в зеленой беседке, служившей вместо уборной, положены были фиговые листья на тот случай, если женщина вздумает ради кокетства прикрыть свою наготу.

В то время платья не разоряли супругов. Женщины, однако, были не менее прекрасны, хотя ходили босиком и вместо зонтика имели природные волосы. Но пришло время, когда решили, что женщина должна прясть, тогда-то она и соткала себе платья. Вскоре понадобились невольницы вертеть прялку. Поэты стали приходить в негодование. Но настали еще худшие времена, когда женщины перешли от шерсти к шелку, начали вышивать золотом вензеля и цветы, так что по цене одного листка можно было определить стоимость роскошных платьев.

Но, по крайней мере, в древности и в Средние века платье сохранялось долго. Историки говорят, что парадные платья надевались в торжественных случаях и переходили из рода в род.

Теперь платье надевается только раз, теперь считают позорным не менять ежедневно платья.

Но изделия Ворта обходятся не дешевле тысячи франков.

И Дюпен не встал из гроба, чтобы вопиять против безумной роскоши женщин, по поводу которой Аврелиан Шоль заметил остроумно: «Никогда женщины не заботились так много о тканях, как с того времени, когда перестали одеваться, потому что они прикрывают себя бреднями». Но эти бредни стоят дорого. Когда же женщина вздумает рядиться в шелк, то издержки не уменьшаются. Китайцы справедливо называют тутовое дерево золотым деревом. Но как проклинают его мужья!

И, однако, кто решится явно восстать против роскоши?

Не думайте, впрочем, что можно обвинять одних женщин; мужчины, в свою очередь, имеют пристрастие к наружному блеску.

Прежде было хорошее время; мужчины заботились лишь тем, чтобы украсить петлицу натуральными цветами. Теперь им нужны ленты всех цветов. Они даже не брезгуют узенькой розовой ленточкой. Нет миниатюрного княжества вроде Монако, нет невероятной республики вроде Гондураса, которые не раздавали бы орденских лент легиону тщеславных.

Но это не все. Кто не может носить орденских лент Гондураса или Монако, кто не имеет ни медали Святой Елены, ни военной, ни за спасение погибавших, тот храбро прицепляет академические шифры, раздаваемые министром народного просвещения.

Но это еще не все. Взгляните на возвращающихся со скачек: они украшены знаком Жокей-клуба. Но не покажется ли вам смешным, что некоторые прицепляют фиолетовую карточку,