Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

сказал один из друзей этого каторжного ученого, – только недостает Теньера, чтобы разместить эти краски как следует». Ну так аналитики человеческого сердца очень похожи на этого сумасшедшего: они могут наложить на свою палитру всевозможные краски, но у них будет недоставать кого-то, могущего дать жизнь этим краскам, – Творца.

Итак, Марциал не тратил времени на анализирование своих чувств, но питал их. Две непреодолимые страсти – к Маргарите Омон и к Жанне д’Армальяк – убедили его в том, что человек с самой непреклонной волей не имеет над собой власти, когда им овладеет сильная любовь. Мудрец, сказавший: «Владычествуй над своими страстями», совсем не имел никаких страстей.

Лелея в душе обожаемый образ Жанны, Бриансон проводил жизнь с Боярышником. Есть люди, которые не могут жить в одиночестве и говорят, что женское общество, далеко не развращая мужчин, смягчает их нравы. «Покажи мне знакомых тебе женщин, и я скажу, кто ты». Все мужчины обучались в женской школе.

Вещи имеют свою логику; Жанна тогда только поняла, что еще любит Бриансона, когда увидела его с Боярышником.

Еще раз зашевелилась в ней та странная ревность, которая убивала ее тысячу раз, прежде чем убила Маргариту Омон.

– Не находите ли вы, – сказала Жанна княгине, – что Бриансон компрометирует себя связью с этой модисткой?

– Нисколько; модистка перестала быть модисткой и сделалась порядочной женщиной, потому что красота есть своего рода аристократизм. Будьте уверены, что современное общество прощает мужчине его любовную связь, если только любовница красива.

Княгиня любила Жанну, но, будучи женщиной, не могла ее не уязвить. Все Селимены жестоки.

Жанна тайком посматривала на себя в зеркало с целью убедиться, что она прекраснее Боярышника.

Жанна была прекрасна, Боярышник только красива.

«Все равно, – думала Жанна, – придет день, когда я восторжествую над этою девчонкой».

Но ей приходилось восторжествовать над многими девчонками, потому что однажды, прогуливаясь в лесу с госпожой Трамон, Жанна увидела Бриансона, который обучал Матильду, бывшую тряпичницу, управлять лошадьми – и мужчинами.

Жанна хотела разлюбить Марциала, но тщетно старалась его забыть в светских удовольствиях. Она обладала искусством смеяться и скрывать свои чувства. Никто не подозревал, что она еще любит Марциала. Но однажды она вскричала со слезами:

– Какое несчастье! Чувствую, что люблю его сильнее, чем когда-либо.

Глава 4. Как разыгрывается судьба

Не потому ли вернулась Жанна к герцогу Обаносу, что хотела победить свое сердце? Она всегда была пристрастна к ожерелью, которое не принадлежало ей. Как лишиться его, как не чувствовать его ласк днем и ночью?

Это была неслыханная жертва. Но жертва казалась ей приятной при мысли о Марциале.

Жанна несколько раз являлась в общество в этом ожерелье, говоря, что жемчуг поддельный. Когда же ее упрекали в ношении поддельного жемчуга, она вызывала знатоков решить, чем он хуже настоящего.

Госпожа Трамон замечала ей, что она, как девушка, не может носить ожерелье в пять рядов, приличное только для замужних, но Жанна доказала, что ожерелье возвышает ее красоту.

Итак, однажды вечером она приехала к герцогу Обаносу, который удивлялся тому, что она медлит со своим посещением. Он часто встречал ее в обществе, но почти никогда не разговаривал, желая доказать тем, что не думает о своем ожерелье.

– Успокойтесь, – сказала она герцогу, входя в его гостиную, – я не продала вашего жемчуга.

– Я был вполне убежден в том, – отвечал герцог.

– Почему?

– Потому что он вернулся бы ко мне, так как ювелиры обыкновенно приносят мне редкие вещи. Кроме того, если бы вы его продали…

– Если бы я его продала?

Герцог улыбнулся:

– Вы приехали бы рассчитаться со мной.

– Я привезла его обратно.

С этими словами Жанна распахнула шубу:

– Я привезла его на шее, потому что у меня нет другого футляра.

– Это самый лучший футляр, и потому я оставлю как жемчуг, так и футляр.

– Он обойдется вам слишком дорого; вы должны будете класть туда ежедневно новые драгоценные вещи.

– Как будто их у меня мало!

Жанна расстегнула ожерелье.

– Как жаль, – сказал герцог, – ему так хорошо у вас! Как оно теперь будет скучать у меня!

Хотя герцог говорил это с чувством, однако Жанна заметила насмешливость в его глазах.

– Будьте откровенны, – сказала она, – сознайтесь, что вы довольны возвращением жемчуга; он странствовал по свету, так что можно было подумать, будто он не вернется. Я знаю многих молодых девушек, которые не принесли бы его обратно.

Герцог скрыл как намерения, так и чувства, объявив, что Жанна угадала его тайную мысль: он несколько тревожился, надев ожерелье на шею д’Армальяк, хотя и убеждал себя, что оно не подвергается никакой опасности. Притом его восторженность несколько ослабела, верно потому, что была слишком жива, вследствие чего герцог рад получить жемчуг обратно.

Но по духу противоречия Жанна захотела во что бы то ни стало снова обладать жемчугом, не желая, однако, ясно высказать того. Как действовать, чтобы герцог сам предложил ей взять жемчуг?

Она начала с того, что сделала вид, будто уезжает домой.

В этот самый день герцог обещал приехать в клуб играть в карты. Он предложил Жанне отпустить фиакр и довезти ее домой в своей карете.

Жанне не следовало оказывать эту милость герцогу после того, как он взял назад ожерелье.

Она притворилась очень грустной, но сохранила восхитительную улыбку.

Герцог заметил, что ее лицо омрачилось.

– Расскажите мне о вашем горе, – сказал он.

– Я тогда только горюю, когда приезжаю сюда.

– Вы смеетесь надо мной.

– Нет, но меня раздражает знакомство с подобным вам человеком, которого рвут на клочки все женщины в Париже. Нельзя не любить вас, нельзя отказаться от удовольствия видеть вас часто, но ваш дом постоянно полон, я не говорю уже о сердце.

– Мое сердце всегда пусто и оправдывает слова мудреца: «Женщина горше смерти». В Мадриде и в Париже я злоупотреблял своим титулом и состоянием, чтобы торжествовать над модными женщинами, но тщетно открывал свои объятия – в них всегда оказывался только призрак. Любя одну женщину, наслаждаешься большей любовью, нежели тот, кто обладает многими. Однако мало того, что сам любишь; нужно, чтобы и тебя любили. Станем говорить откровенно: любили вы когда-нибудь?

Жанна, по-видимому, старалась припомнить.

– Да, – сказала она, подавляя вздох, – я любила мать, куклу и ваше жемчужное ожерелье.

Герцог стал также грустен; он раскрыл шубу Жанны и, взглянув ей на грудь, прошептал:

– Бедный жемчуг!

Жанна поспешила запахнуть шубу. Она стояла у дверей в гостиную, где ее встретил герцог, собиравшийся выехать.

– Войдите же, – сказал он Жанне, взяв ее за руку и направляясь к