Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

Я знал, что в Италии выносят умерших монахов и монахинь в часовню, а на другой день погребают в монастыре.

Следовательно, и теперь вынесли усопшую монахиню. Я надеялся, что в числе сестер, назначенных оберегать покойницу, будет и Агнеса. «А! Вот она», – подумал я. Действительно, в ту минуту, когда уходили монахини, принесшие гроб, я увидел еще инокиню с опущенной головой и с молитвенником в руках, которая была похожа на сестру Агнесу.

Подойдя к гробу, она перекрестилась и стала на колени.

Я едва переводил дух от волнения. «Как, неужели могла ей прийти мысль назначить мне свидание в полночь у гроба монахини? Неужели не могла она выбрать другого места?»

Пришла еще монахиня, но она не стала на колени, а подошла прямо к решетке, которую и отперла не без труда. Еще теперь я слышу скрип ключа в замке. За первой решеткой отворилась вторая. Я ровно ничего не понимал. Зачем монахиня отпирала решетки в полночный час? Уговорилась с Агнесой? Пока я старался решить эти вопросы, монахиня вернулась и вскоре исчезла во мраке. Когда осталась одна только молящаяся, я тихонько прошел через первую решетку, потом – вторую и стал на колени рядом с молившейся монахиней.

– Наконец мы встретились, сестра Агнеса, – сказал я, взяв ее за руку.

Она вскрикнула и выронила молитвенник, потом оттолкнула меня и закрыла лицо руками.

– Не бойтесь, это я, любящий вас всей душой.

Конечно, моя любовь в это время не имела ничего ужасного, сами платоники не могли бы в большей степени отрешиться от всего земного. Четыре часа, проведенные в церкви, убили во мне плоть, так что я видел в Агнесе только сестру, а не женщину.

Несмотря на свое смущение и на испуг, монахиня взглянула на меня.

– Боже! – вскричал я. – Так вы не сестра Агнеса?

И, однако, я еще не был в том уверен, до такой степени было поразительно сходство.

– Сестра Агнеса, – отвечала она, как будто не поняв хорошо, – сестра Агнеса перед вами.

Голос ее казался мне голосом Агнесы, и потому я не понимал того, что она говорила. Наконец, вглядевшись пристальнее, я увидел свою ошибку и понял все.

Сестра Агнеса была передо мной – в гробу, убитая любовью.

* * *

Генерал давно уже замолчал, но все еще, казалось, слушали.

– Да, – продолжал он после долгой паузы, – таково-то было мое приключение в Италии; с тех пор я всегда крещусь, услышав название этой страны.

– Как же вы ушли из церкви? – спросила одна дама, любившая мельчайшие подробности.

– Я вышел, когда отперли церковные двери, а до тех пор молился и плакал. Бывшей около гроба монахине сказал, что заснул вечером в церкви и проснулся тогда уже, когда были заперты двери; что я принял ее за ту монахиню, которая ходила за мной во время болезни на соседней вилле. Поэтому монахиня нашла вполне естественным мое желание помолиться о душе усопшей сестры. Я мог бы выйти через монастырь, но не сделал этого из уважения к обители. Когда наступил день, я снова спрятался в исповедальню, где и просидел до тех пор, пока не стали звонить Angelus [86].

Княгиня сказала, что его рассказ привел ее в трепет.

– Вот другая страшная история, – начал герцог Обанос, – слушайте внимательно.

Глава 3. Не следует шутить с мертвецами

Леон Дидье известен в мастерских как хороший живописец, но имя его еще не прославилось на бирже картин. Правда, продали несколько полотен, но все же была еще необходима рамка, чтобы картина ценилась в пять луидоров. Быть может, завтра же он сделается главой школы, но в настоящее время состоит сверх штата в списках изящных искусств.

Товарищи любят его потому, что он постоянно весел и очень умен. Говорят, ум тоже наличные деньги. Встречаешь столько миллионеров по глупости, что радуешься, встретив ум, хотя бы и низкопробный.

Леон Дидье и его друзья решили однажды отправиться на бал в Оперу, нарядившись в костюмы Пьеро; они предполагали повеселиться вдосталь и потом ужинать в Золотом доме. Слова «Золотой дом» всегда приятно звучат для тех, у кого нет денег. Им кажется, что вместе с шампанским польется золотоносная река.

К этому подвигу начали готовиться за сутки. Каждый начал с того, что продал лучшее пачканье своей кисти.

Счастливее всех был Леон Дидье; он получил девяносто франков за три картины, стоившие ему девяносто часов, не считая полотна, красок и платы натурщицам.

Это было в карнавал 1872 года.

В полночь молодой художник вошел в свою мастерскую одеться в костюм Пьеро и раскрасить себе лицо со всем искусством артиста.

Он остался доволен своей метаморфозой и положил в карман восемнадцать банковых билетов – девяносто франков, – батистовый платок с короной маркиза и карточку приятеля, молдаванского князя, с которым как-то раз разговаривал пять минут в мастерской Жерома.

Нельзя предвидеть, что случится на балу в Опере: это фехтовальный зал, арена, на которой натыкаешься на дуэли.

Леон Дидье, столь же храбрый, как и все, но чрезвычайно дерзкий, обещал при первом крупном разговоре вручить карточку молдаванского князя, обмахиваясь при этом платком с короной маркиза, что произведет отличное впечатление преимущественно на тех дам, которых он предполагал пригласить на ужин.

В ту минуту как он готовился выйти из мастерской, взгляд его упал на скелет, стоявший уже несколько дней в углу. Дидье купил его на аукционе, не зная сам зачем.

Фламандцы, Брейгель, Хальф, Верколи и другие часто изображали мертвую голову около розы. Какой прекрасный случай антитезы для такого поклонника Гюго, каким был Леон Дидье, вся библиотека которого состояла исключительно из произведений упомянутого писателя.

Ему было неприятно смотреть на скелет, так как он боялся, что вид последнего будет преследовать его всю ночь. Но, желая преодолеть свой страх и настроить себя на веселый лад, он пустился танцевать перед скелетом, приговаривая:

– Ну, старый костяк, поедешь танцевать на бал в Оперу? Отправишься ужинать в Золотом Доме? Ведь у тебя еще крепкие зубы.

Затем молодой художник сделал последнее антраша и опрометью побежал вниз по лестнице, чтобы не опоздать к месту сбора.

Разумеется, он танцевал, вальсировал до упаду и веселился на славу. Программа была выполнена буквально; даже дуэль не забыта. Вместо одной маски он ухаживал за двумя. Но это имело не совсем приятные последствия: маски поссорились так, что Леону Дидье осталось только отдать за свою долю ужина и уехать поскорее.

Он лег в постель с твердым намерением встать