Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

Когда в любви мужчина изменяет данному слову, тогда другая сторона, заключившая с ним контракт, благодарит его за это нарушение условий.

Внушая сильную страсть, женщина вскоре испытывает ее сама, иногда к другому лицу – подобно термометру, показывающему изменение температуры.

Александр требовал, чтобы его называли сыном Юпитера. «Перестань, мой сын, ссорить меня с Юноной», – писала ему мать.

Госпожа Барневельдт бросилась к ногам принца Оранского, моля о помиловании ее сына. «Отчего же вы не ходатайствуете за мужа?» – «Оттого, что муж невиновен, а сын виновен».

Граф Нанжи, став ханжой и желая отговорить свою дочь от супружества, сказал ей: «Вдаяй свою деву браку добре творит, а не вдаяй еще лучше творит». Дочь ответила: «Сотворим добро, а лучшее предоставим другим».

Вот как рассуждают женщины.

(Написано Дианой)

Женщины, возбуждающие в нас удивление, слишком совершенны, как трагедии Расина. Больше нравятся те, которые возбуждают в нас вопросы.

Любовь постоянно стремится к неизвестному. Тайна искусства состоит в том, чтобы быть непроницаемым. Когда спадет маска, оканчивается карнавал.

Женщина, которую не любили, подобна неизвестному мотиву.

Начинают любить женщину – начинают напевать и мотив.

Любят – значит, поют, дурно или хорошо, верно или фальшиво.

Знакомый мотив – если только он не принадлежит Моцарту или Глюку – преследует вас, потому что ежеминутно приходит на память. Вы не хотите его напевать, а между тем он поется сам собой. Вы гоните его, он опять тут как тут.

Так и любовь. Так и женщина – если только она не поет в вашем сердце мотивов Моцарта или Глюка.

Жизнь протягивает одну руку любви, другую – смерти, и заколдованный круг готов.

Читая историю жизни, нужно перелистывать в то же время роман последней. Обе эти книги пополняют одна другую. Наконец их перепутывают, ошибаются страницей, не знают, где остановились: это высочайшая ступень знания.

Любовь – нить, которую женщина держит за оба конца и которую мы должны ссучить.

Женщины не живут для истории; их владычество кратковременно, потому что это владычество красоты, которая боится революций Времени.

Любовь не стареет; она умирает в младенчестве.

Подают только нищим. Что может женщина сделать для мужчины, который просит, вместо того чтобы взять?

Если бы мне пели серенады, вымаливая сокровища моего сердца, я дала бы только су.

(Написано княгиней)

Розы любви оставляют свои шипы в нашем сердце.

Нельзя добраться до женского сердца, говоря о самом себе; для этого нужно говорить только о ней. Женщине приятно слушать свои речи, чужие тогда только милы ей, когда в них говорится о ней самой.

Не случается ли вашей душе покидать рано утром свой дом и беззаботно странствовать по свету, не зная о том, будет ли отперта дверь, когда она вернется? Моя душа любит странствовать и часто улетает, сама не зная куда, но оставляет ключ в дверях, не боясь быть обокраденной. Однако случается иногда, что при своем возвращении она находит мое сердце во власти врага.

(Написано княгиней)

Первые объятия дают скипетр мужчине или женщине.

Труднее всего написать книгу собственной жизни, особенно если хотят поставить свое имя. Для женщины книга жизни тогда только приятна, когда не окончена.

В двадцать лет находишь целые запасы мрамора для постройки своего дома или дворца; но почти тотчас замечаешь, что тебе недостает даже камня. И здание обрушивается, прежде чем будет окончено. Только Филемон и Бавкида [81] создали памятник своей любви. Но это была жалкая хижина.

Ах, если бы сердце и ум учились вместе! Но они чужды или враждебны друг другу: живут, как собака с кошкой.

Что доказывает жизнь? Смерть. Что доказывает смерть? Жизнь. Что доказывает жизнь и смерть? Любовь.

Во второй любви мы всегда ищем первую; вот почему больше любят второго поклонника.

Счастье ждет нас где-нибудь с условием, что мы никогда не станем его отыскивать: это воздушный замок.

(Написано Жанной)

Кто не переходит Рубикона, тот не поэт и не влюбленный, потому что поэзия и любовь находятся на том берегу.

Нужно было иметь больше гения Дон Кихоту, чтобы сражаться с ветряными мельницами, нежели Санчо Пансе, чтобы смеяться над Дон Кихотом.

Чтобы научиться познавать женщин, водите знакомство с женщинами. Чтобы научиться познавать мужчин, водите знакомство с женщинами же.

Женщины ловят только химеры будущего или призраки минувшего. Для них жизнь была или будет; существует только вчера и завтра, но не сегодня. Они не живут, а только проходят в жизни.

Мужчина без женщины – не человек.

Мужчине дана философия, женщине – комедия, чтобы она потешалась над философом.

(Написано княгиней)

Несчастлив тот, кто имеет удачу у женщин.

Счастливая любовь – небесное платье, усеянное звездами и освежающее землю после солнечного заката. Несчастная любовь – платье Несса [82], которое жжет непрерывно и беспощадно.

(Написано Жанной)

В «Саду Роз» Саади утешает женщину, говоря, что раскаяние в проступке возвращает ее к состоянию невинности. Стало быть, Гюго только перевел Саади?

(Написано княгиней)

Когда женщина не узнает мужчину, который хвастает ее благосклонностью, тогда нужно верить женщине, потому что мужчина не пользовался ее благосклонностью, иначе оставил бы воспоминание в ее душе.

Заснувшая любовь подобна Самсону: Далила [83] острижет ему волосы во время сна.

Любовь у мужчин – тирания, у женщин – рабство. В тот день, когда женщина сбросит иго, она перестает любить.

(Написано Дианой)

За любовь платят только любовью. Всякая другая монета фальшива.

(Написано Жанной)

Иные женщины подобны французским садам, другие – английским. Уважают больше первых, любят же вторых.

Нинон де Ланкло сказала: «Не покоряют женщин ни мольбами, ни рассуждениями, но берут приступом». Энергичное выражение, над которым призадумаются вышедшие из школы Вертеры.

Кокетки плетут сети для ловли мужчин, но могучие прорывают эти сети, как шмель паутину.

Любовь некоторых женщин убивает, но большинство мужчин привыкают к ней, как Митридат к яду.

До сорока лет в женском сердце только сорок весен, вместо которых оказывается потом сорок зим.

Влюбленные пишут свои клятвы на воде или на прибрежном песке, потому