Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

Жанна бежала от матери, бежала от самой себя, надеясь достигнуть забвения; вот почему она ушла к одной из своих знакомых в женский монастырь Святого Андрея.

Эта знакомая, не любившая мира, несколько раз писала ей, что желанный берег здесь, у креста, в молитве и уповании на Бога.

В первый день Жанна думала, что она спасена, проведя несколько часов в раскаянии.

– Да, – говорила ей знакомая, – здесь истинный берег и надежное прибежище. В мире я нашла только крестный путь; каждый шаг был запечатлен тайной скорбью; каждая надежда искупалась слезами. Я жаждала жить, теперь жажду умереть; я вижу, что на земле прекрасна только душа, потому-то она искра божества.

Разумеется, знакомая укореняла в душе Жанны намерение отказаться от света и самыми нежными красками рисовала ей поэзию монастыря, церковные торжества, глубокий мир сердца. Жанна поцеловала ее и поблагодарила за приглашение поселиться в монастыре.

Но наступила ночь, и вместе с ней рассеялись все мечты. Жанна не спала; в ее душу не снизошел мир, в ней по-прежнему ревела буря; ее сердце не хотело спокойствия и требовало жизни среди грозы, тщетно старалась она укротить его, в нем по-прежнему вмещался целый ад.

Увидевшись на другой день со своей знакомой, Жанна призналась ей, что не чувствует себя достойной этого убежища.

– Для тебя, живущей в Боге, это настоящая жизнь, – сказала она, – для меня же – вынужденное раскаяние; я здесь точно в могиле. Если бы была возможность тотчас умереть, я завернулась бы в саван, послав последний привет земле и уповая на Господа; но я сошла в могилу, прежде чем умерла, и потому-то я поднимаю надгробный камень и ухожу.

Тщетно старалась удержать ее знакомая, истощившая все свое красноречие.

Вечером Жанна села в фиакр и приказала кучеру отвезти ее на Лионскую железную дорогу. Вместо того чтобы вернуться к матери, она хотела преследовать свою грезу, хотела во что бы то ни стало найти Бриансона в Венеции.

Но, прибыв на станцию железной дороги, она несколько опомнилась. Как ехать одной, почти без денег, точно беглянке из Шарантона? Поэтому она велела ехать к Елисейским полям, желая в последний раз побеседовать с княгиней.

– Я ждала вас, – сказала последняя, – так как была уверена, что вы соскучитесь в монастыре и вернетесь в мой дом. – Поцеловав Жанну, она продолжала: – Опомнитесь и вернитесь ко мне; я плакала, ибо не могла жить без вас; не повергайте же в горе ни меня, ни свою мать, с этим условием я сделаю все, что вам будет угодно.

– В таком случае, – сказала Жанна, – если хотите излечить меня и не допустить, чтобы я опять ушла в монастырь, то поедемте со мной путешествовать.

– Куда же?

– В город забвения, в Венецию.

– Что это вам вздумалось ехать в Венецию?

Д’Армальяк не сказала княгине, что хочет ехать в Венецию с целью вновь овладеть Бриансоном, которого увлекла Боярышник. Конечно, княгиня не согласилась бы участвовать в путешествии, ибо никогда не любила и потому была не способна понять скорбных наслаждений сердца, которое упивается слезами при виде чужого счастья.

Ехать в Венецию – мечта всех людей. Отчего не ехать туда? Не значит ли это отдохнуть от скучных житейских уроков? Не значит ли это упиться поэзией прошедшего? Разве Адриатическое море, Святой Марк, гондолы, голуби, легенды не потерянный и вновь обретаемый мир?

– Ну, поедем в Венецию, – сказала княгиня.

Жанна поспешила проститься с матерью, которая снова была счастлива и охотно позволила ей ехать с княгиней.

Через четыре дня любопытные на площади Святого Марка могли видеть следующую комедию.

Молодой парижанин ел мороженое около кофейной Флориана в обществе молодой хорошенькой парижанки, на лице которой было написано счастье. Мужчина был менее весел; его лицо выражало тайную грусть, однако он, по-видимому, разделял счастье собеседницы.

Их можно было принять за двух путешественников, которые не торопятся вернуться в родную страну.

По Пьяцетте подходили две женщины под вуалями. Они взглянули на герцогский палаццо, на фасад собора Святого Марка и на площадь того же имени, по которой летали голуби. Вошли в церковь, вероятно, не с целью помолиться, потому что вернулись почти тотчас, любопытствуя видеть все немедленно по своем прибытии.

Вы, конечно, узнали обеих дам.

Они шли по площади. Д’Армальяк первая увидела Марциала и Боярышника.

– Посмотрите! – сказала она княгине. – Нельзя верить своим глазам!

Княгиня не узнала ни Марциала, ни Боярышника, потому что не имела причин узнать их.

– Да, я вижу мужчину и женщину.

– Это Бриансон и Боярышник.

– Отлично выбрали мы время, – сказала княгиня, – эта встреча испортит все наше путешествие; впрочем, вы, конечно, презираете подобные безделицы.

Жанна улыбнулась, чтобы скрыть сердечную тревогу.

– Ну, моя прелесть, – продолжала княгиня, любившая театральные эффекты, потому что страстно любила сильные впечатления, – приступим к делу с самой трудной стороны, спросим и мы мороженого.

С этими словами она повлекла Жанну за собой.

Марциал, сидевший к ним спиной и болтавший с Боярышником, не заметил приближения дам и потому очень удивился, когда Боярышник сказала ему:

– Парижанки!

Он повернул голову и увидел шедших прямо к нему княгиню и Жанну.

Д’Армальяк шла за княгиней, надеясь, что последняя молча пройдет мимо беседовавших; но княгиня, подойдя к Марциалу на четыре шага, закричала ему:

– Здравствуйте, Бриансон, я думала, что вы сидите на Итальянском бульваре.

Марциал встал и поочередно поклонился обеим дамам с более или менее почтительной веселостью, потому что никто не печалился сильно.

– Как, это вы, княгиня? Нельзя не сознаться, что в Венеции вы на своей земле.

– Вы сказали глупость, во-первых, потому, что здесь нет земли, а во-вторых, потому, что приравниваете меня к этому престарелому городу, живущему прошлым. Вам известно, что мне еще нет тридцати лет.

– И никогда не будет.

Д’Армальяк и Боярышник молчали; первая вертела зонтиком, точно собиралась ударить им, вторая не знала, как держать себя.

– Это настоящее мороженое? – спросила княгиня, садясь. – Мне постоянно кажется, будто я все вижу только на рисунке.

– На рисунке! – ответил Марциал. – Здесь их несчетное количество, но я предпочитаю живые картины, и одну из них вы увидите, отправясь на Риальто: настоящее очарование для глаз.

Марциал отодвинул стул и сел рядом с княгиней, чтобы отделить Боярышника от этого поля битвы страстей, ревности, кокетства и ума.

Разумеется, д’Армальяк села сзади княгини, так что обе соперницы были вне арены.

Глава 2. Напрасный разговор

В присутствии Марциала и Боярышника Жанна испытывала меньшее волнение, нежели во время путешествия, предпринятого в припадке любовного умоисступления.

Она сознавалась невольно, что Бриансон был по-прежнему обворожителен. Своей насмешливостью