Хризолит и Бирюза - Мария Озера

class="p1">Он сжал мои руки еще крепче, словно одно неверное движение — и я исчезну из этого мира. В его глазах было желание защитить меня от всего, что могло причинить зло, обернуть меня коконом своей силы. Я наклонилась к нему ближе, и наши дыхания смешались в воздухе — теплое, но пронизанное холодом зимнего вечера.

— Что случилось, Офелия? — его голос был усладой для моих ушей.

Я встретилась с его хризолитовым взглядом, пытаясь вложить в него всю ту нежность, что еще теплилась во мне, несмотря на боль. Но страх внезапно окутал меня, словно ледяной вихрь ворвался в комнату. В горле пересохло, слова застревали, но все, что я смогла выдохнуть — тонкий, почти неуловимый шепот:

— Кажется… меня хотят убить.

Глава XLIV

Нивар, сдерживая ярость, отдал приказ гвардейцам: немедленно приступить к поискам Идена Герца и задержать его. Лицо его в тот момент было таким, будто он стоял на пороге разгадки тайны, что терзала его долгие месяцы. В его глазах читалась решимость, почти холодная, как сталь на морозе. Я же, дрожа от воспоминаний, рассказала всё, что знала, чтобы облегчить поиски того проклятого здания, где скрывался этот человек.

Елена, сдержанно мягкая, словно ветерок в тёплом доме, организовала для меня горячую ванну, чтобы я могла согреться и прийти в себя. По распоряжению Нивара она подготовила мне комнату рядом со спальней графа — на случай внезапной беды, чтобы он мог быть рядом в один миг.

А гвардейцы, отправленные в галерею Идена, уже вскоре поняли: они опоздали. Герц успел скрыться, оставив их с пустыми руками и сердцами, полными разочарования. Его исчезновение было столь же стремительным и необъяснимым, как он сам — человек, способный раствориться в ночи, не дав никому коснуться своей души. Им оставалось лишь прочёсывать каждый зал, каждую натурную платформу галереи, и каждый их шаг звучал в этой тишине как эхо тревоги. В этом месте время казалось застывшим, а стены хранили чужие тайны, не желая выдавать их зазря.

Часть гвардейцев вернулась, когда я всё ещё сидела в воде. Узнала я об этом лишь тогда, когда Елена вошла с аккуратно сложенной стопкой сменных вещей и мягким полотенцем на руках. Она, как всегда, заботилась обо мне с той трогательной нежностью, которая никогда не казалась излишней. Даже предложила сама вымыть мне голову и потереть спину, но я отказалась. Она поняла меня без слов — в её взгляде было уважение к моему молчаливому желанию побыть одной, и она тихо удалилась, оставив меня наедине с моими мыслями.

Вся моя одежда висела на ширме, закрывающей меня от входной двери, на случай, если кому-то что-то потребуется мне сообщить. Я сидела в воде, подогнув ноги под себя, и подпирая ладонью подбородок, не замечая, как задумалась, смотря в одну точку.

— И зачем ему убивать меня? — прошептала я себе под нос, вновь и вновь прокручивая в памяти картину в мастерской. — Я не имею никакой ценности. То, что моя фамилия может быть хоть как-то связана с Хаасбрандтами, — всего лишь догадки и сплетни, основанные на слухах и сходстве. Моя мать… она просто была женщиной из Нижнего города, чья жизнь пошла наперекосяк в тот день, когда она осмелилась перейти дорогу жене Маркса. Вот и всё. Её сгубила не чужая жестокость, а собственная гордость.

Я вытянула ноги, позволив воде обволакивать их теплом, и медленно опустила голову почти до самого носа. Мой взгляд был прикован к собственным пальцам — красным от холода, болезненно колющим, словно каждая кость вспоминала мороз улицы. Я массировала их одну за другой, медленно, почти механически, словно пыталась вернуть в них жизнь, утраченную где-то на заснеженных улицах Мараиса. Вода слегка дрожала под моими движениями, рябь разбегалась кругами, создавая ощущение беспокойства в тесном пространстве ванной.

Мое внимание привлекло какое-то еле слышное шуршание в стороне ширмы. Мгновенно все мои чувства насторожились, и тело невольно напряглось, готовое уже к чему угодно. Я осторожно перевела взгляд на пальто, перекинутое через ширму, его длинные полы свисали вниз, напоминая бесформенную фигуру, повисшую безжизненно.

Рациональная сторона ума пыталась убедить меня оставить все как есть, возможно, ничем особенным это и не является. Однако, любопытство, как всегда, оказалось сильнее благоразумия. О, Род, оно когда-нибудь действительно меня погубит. Не раздумывая, я медленно поднялась из воды, холодный воздух ударил в разгорячённую кожу, окатив тело мурашками. Влажные следы начали тянуться за мной по полу, выдавая каждый шаг, будто оставляя доказательства моего безмолвного расследования.

Шаги звучали тихо, отдаваясь внутренними эхом в пустой ванной. Как будто любое лишнее движение могло разбудить то, что я старалась спрятать. Я подобралась к ширме и вдруг остановилась. Время замерло вместе со мной, когда я увидела, как из кармана пальто что-то манило меня. Белый уголок бумаги выглядел как драгоценная находка, скрытая от глаз мира.

Наполненная азартными предчувствиями, я медленно протянула руку, словно боялась того, что могло произойти худшее. Бумага была мягкой и тёплой на ощупь, как будто хранила тепло чьей-то руки. Я развернула её — несколько сложенных пополам линий, и на последней строке меня встретили слова, которые я знала наизусть:

«Миллиарды звёзд померкли этой ночью от твоей красоты».

Фраза обрушилась на меня тяжёлым грузом, словно свод потолка рухнул прямо на грудь. Воспоминания, которые они внушали, были тяжелыми и подавляющими, как тягостная пелена, окутывающая мое сознание.

— Это и правда был ты… — голос сорвался в шёпот, едва слышный даже для самой себя. Я прикрыла рот ладонью, не в силах сдержать нахлынувшие эмоции, а белый клочок бумаги дрожал в моих пальцах, словно хранил в себе дыхание призрака из прошлого.

* * *

За плотно закрытыми шторами моего окна луна сияла ярко, словно фонарь ночного сторожа, неустанно следящего за каждым моим движением. Её холодный свет просачивался сквозь плотную ткань, рисуя на полу и стенах тонкие акварельные узоры, как картины художника, зачарованного ночной тишиной. Лунный лик будто бы нависал надо мной, наблюдая за моей бессонницей, и даже мягкие перины не могли убаюкать меня, оставить позади тревогу и напряжение минувшего вечера. Мир вокруг казался зыбким, словно я застряла в густом тумане, где нет выхода. Луна, беспристрастная к моим мольбам о покое, продолжала озарять мой путь, словно пыталась выкрасть из глаз последние остатки сна.

От её света было не скрыться. Мой взгляд снова и снова возвращался к окну, туда, где она величественно властвовала над царством ночи — холодная, неизменная, безжалостная. Она