Счастье в огне - Мария Васильевна Захарова

оказалось достаточно, чтобы услышать то, что кричал военный. «Дура, малолетняя идиотка! Тебе что, жить надоело?!». И тут мысль, сверлившая мозг, впивающаяся в него ржавым гвоздем, вдруг обрела звучание, и вылетела из Вариного горла: «Мама-а-а-а…». Сила, придавившая ее к земле и удерживающая на месте, не исчезла. И вот тогда брызнули слезы, стекающие по подбородку и оставляющие прозрачные дорожки на запачканных, пропитавшихся дымом и копотью Вариных щеках, а тело ее забилось в конвульсиях.

– Пустите, слышите, пустите меня. Там мама. Там моя мама. И Митька, слышите вы, Митька, ему же только три года, три года. Вы слышите, ему три года. Мама-а-а!

И вдруг все стихло. Стихло так же внезапно, как и началось. На мгновение возникло ощущение ночного кошмара, прервавшегося внезапным пробуждением. Варя почувствовала, что тяжесть, накрывавшая ее тело, исчезла, и она свободна. Вот только встать сил не было. Не было уже сил и на то, чтобы кричать, вообще ни на что. Хотелось лежать всегда и, главное, не думать ни о чем – сил не было даже на то, чтобы думать. Но грубая мужская ладонь обхватила ее локоть и рывком подняла Варю на ноги. Девушка пошатнулась, обвела взглядом улицу вокруг себя – из-за клубившегося дыма и не осевшей еще пыли почти ничего не было видно – и вдруг бросилась бежать. Ноги плохо слушались ее, глаза слезились из-за разъедающего их дыма, но она бежала. Бежала домой.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Варя достигла знакомой калитки. Вот только калитки не было. И дома не было. Вернее, почти не было. Варин взгляд уперся в две оставшиеся стены с выбитыми окнами и раскачивающейся дверью. Дверью в ее комнату. Однако и комнаты уже не было, лишь обуглившаяся груда вещей, когда-то бывших ее вещами. И только сиреневый куст тихо шелестел запыленными листьями, как бы выражая скорбь и сожаление о доме, возле которого вырос и который считал своим старшим братом, надежным и незыблемым, и о людях, живших в этом доме. Людях! Варя перевела взгляд на то место, где раньше был двор, и где всего несколько минут назад, или несколько часов? или несколько дней? мать снимала белье. На этом месте была теперь глубокая воронка, на дне которой что-то белело. Сорочка, Варина сорочка, которую она позавчера бросила в корзину для грязного белья – какая-то неестественно-белая на фоне земли. А слева, у крыльца, нет, теперь уже у бывшего крыльца, виднелась сломанная пополам лопатка, которая еще совсем недавно была орудием для создания песочного дождя.

Девушка упала на колени, из ее горла вырвался то ли всхлип, то ли вздох. Потом легла на землю, пахнущую дымом. Слез больше не было, и воздуха не было, и жизни тоже больше не было. Только воронка с белой сорочкой на дне, и две стены с качающейся дверью, и лопатка, которая никогда больше не будет рождать песочный дождь, и жуткий, жуткий, жуткий запах дыма.

Но спустя некоторое время появилось что-то еще. Это было ощущение чьего-то присутствия за спиной. Причем ощущение было каким-то, надежным что ли. Потом сильные руки на плечах, поднявшие ее с земли и прочно удерживающие в вертикальном положении, на миг отпустившие ее, а затем вернувшиеся и накрывшие ее плащ-палаткой, сохранявшей запах мужского пота и табака. Только сейчас Варвара поняла, что платье ее истерзано так же, как и она сама, и в прорехи выглядывает нижнее белье. Но теперь плащ скрывал ее тело, и это давало ощущение защищенности – от озноба, сотрясавшего ее тело, и от внешнего мира с его ужасами, и даже от преследовавшего ее запах гари. Варя развернулась и уткнулась носом в крепкое мужское плечо. Она не знала, сколько они так простояли, но, почувствовав на подбородке шершавые мужские пальцы, подняла глаза. И снова стальной взгляд, в котором теперь было что-то еще, какие-то теплые нотки. Глядя ей прямо в глаза и не давая отвести взгляда, мужчина начал говорить, и в его голосе был тот же металл, что и в глазах.

– Пойдем, тебе нельзя здесь оставаться. Да и мне тоже. Я и так потерял полчаса.

Полчаса? Нет, это просто не могло быть полчаса. За полчаса нельзя столько пережить, нельзя потерять сразу все. Этого просто не может быть.

Вокруг стали появляться люди, послышались крики, где-то на другой стороне улицы запричитала женщина. Варя подняла глаза и обвела взглядом улицу. В нескольких местах что-то горело, по дороге промчалась машина.

– Варя! Господи, Варя! – в калитку вбежала тетя Аня и тут же отшатнулась, зажав рот ладонью. – Варя! А?.. – в ее глазах заплескался вопрос, но так и не облекся в слова.

И тут до девушки наконец стал доходить весь ужас произошедшего. Она кинулась на шею женщины, бывшей если не родственницей, то очень, очень близким человеком. Рыдания душили ее. Тетя Аня даже не пыталась ее успокаивать, просто прижала к себе. Слезы женщин смешались, и ни та, ни другая не заметили, как исчез военный со стальным взглядом. Когда самый сильный порыв эмоций прошел, Анна двинулась к своему дому, поддерживая совсем обессилившую Варю.

Как ни странно, дом Скорниковых практически не пострадал, отделавшись лишь двумя выбитыми окнами. Варвара буквально обвалилась на стул. Слез больше не было, зато все ее тело, не смотря на жару, сотрясал озноб, тысячи ледяных иголок впивались в руки, в ноги, в спину. Тетя Аня молча поставила перед ней стакан с горячим чаем, из глаз ее все еще текли слезы, которые она периодически стирала краем косынки. Варя обхватила стакан обеими руками, сделала один глоток, другой. Горло обожгло горячей жидкостью, но самой ей стало еще холодней. Почувствовав на своих плечах руки тети Ани, Варя подняла голову, но перед глазами все расплывалось. Женщина мягко подняла ее на ноги, помогла дойти до дивана, уложила, накрыла одеялом и тихо отошла. Варя лежала, глядя на спинку дивана, пестрая обивка которого расплывалась, рождала цветные сполохи, из которых вырывался «песочный дождь». Она совершенно потеряла ощущение времени и ничего не слышала вокруг себя.

Из транса ее вывело прикосновение крепкой ладони. Варя нехотя повернула голову и уперлась взглядом в Костикову рубашку – он сидел на краю дивана и молча смотрел на нее. Ей вдруг стало нестерпимо душно, захотелось на улицу, на воздух. Она приподнялась, села. Костик вскочил, как на пружине, но остался стоять около дивана, не сводя с Вари глаз. Ноги, казалось, были налиты свинцом, когда Варя опустила их на пол, но она встала и, тяжело двинулась к