Счастье в огне - Мария Васильевна Захарова

Варвара спустилась с крыльца, держась за перила, и остановилась, не в силах идти дальше, боясь того, что она может увидеть, выйдя из-за угла дома. Вечернее солнце било в глаза, рождая огненные вспышки, в ушах зазвучало металлическое жужжание, перерастающее в вой. Девушка в ужасе заткнула руками уши, зажмурила глаза и, резко развернувшись, со всего размаху уткнулась прямо в грудь Костика. Он стиснул ее в своих объятиях, чувствуя, как дрожит девичье тело, и что-то шептал ей в шею. Варя не слышала его слов, не воспринимала их, но постепенно напряжение стало уходить. Боясь потерять это зыбкое ощущение расслабленности, Варя еще теснее прижалась к Костику, обхватила руками его плечи. Костик будто почувствовал произошедшую перемену. Одна рука его опустилась на Варину талию, другая наоборот поднялась, запуталась в ее волосах, заставляя поднять лицо. И через мгновение Варя почувствовала на своих губах мужское дыхание и, следом, прильнувшие губы, сначала робко, а потом более настойчиво исследовавшие ее рот. Она закрыла глаза в попытке отвлечься, сосредоточиться на происходящем сейчас. Тут же перед ее внутренним взором мелькнул серый стальной взгляд, а дальше наступила темнота.

***

Где-то далеко пели птицы, потом стало слышно, как шепчет ветер, милуясь с листвой. Звуки были отчетливыми, знакомыми, а вот глаза никак не хотели открываться – веки придавила какая-то свинцовая тяжесть. Потом пришло осознание жажды – тянущей, охватившей весь организм и не дающей шевелить губами. В голове царила абсолютная пустота – не было ни чувств, ни мыслей, только желание пить. Варя сделала глубокий вдох и с трудом открыла глаза. Взгляд упал на приоткрытое окно, за которым сквозь листву пробивались яркие солнечные лучи. Очевидно, было раннее утро.

– Утро? – мысль скользнула и растворилась, так и не успев оформиться. Девушка с трудом повернула голову, лежащую на высоко взбитых подушках. Табуретка, кувшин, скорее всего с водой, глиняная плошка, полотенце. Взгляд сместился левее. Еще табуретка. Босые ноги, сидящего на ней человека. Вихрастая голова с подложенными под нее руками на одеяле возле Вариных ног – Костик. Варя сжала пальцы, одеяло потянулось, голова немедленно поднялась. На Варю глянули мутные, покрасневшие глаза, окруженные тенями. Секунду молодые люди глядели друг на друга. Вдруг Костик наклонился и прижался губами к руке девушки, лежавшей поверх одеяла. Прошло еще несколько мгновений.

– Костик… – пересохшие губы не желали шевелиться – Костик – казалось, внутри нет никакого воздуха, чтобы вытолкнуть слова.

Юноша поднял голову, теперь его глаза как-то неестественно блестели.

– Я… ты наверное… сейчас… – руки его потянулись к кувшину, пальцы дрожали, пока он наливал воду в стакан. Но когда он обхватил Варину шею, чтобы приподнять девушку, она почувствовала, какая сильная, совсем мужская у него ладонь. А потом на ее губах оказалась влага и Варя стала жадно глотать ее, не думая больше ни о чем. Наконец она оторвалась от стакана и в изнеможении откинулась назад на подушки. Теперь ее мысли стали приобретать конкретные очертания.

– Почему я здесь? Давно?

– Уже пятый день… Тебе стало плохо… Помнишь?

В Вариной голове вихрем закрутились мысли: подготовка к эвакуации, пустой город, самолет в небе, взрыв… Мимолетом проскользнули серые глаза, отливающие сталью. Опять взрыв – дикая раздирающая боль внутри – дверь «в никуда», тетя Аня, Костик… По щекам потекли слезы, оставляя влажные горячие дорожки. Но теперь боли уже не было, была бесконечная, какая-то беспредельная тоска. Костя молча сидел рядом и только держал Варину руку.

Бежали минуты, счет которым вели ходики на стене, тихо ронявшие глухие как капли дождя звуки в тишину комнаты. Эту мерную тишину нарушил скрип ступенек на крыльце, затем распахнулась дверь и в комнату, тяжело ступая, вошла тетя Аня, принесшая что-то в бумажном пакете. Но при взгляде на Варю ее усталые глаза вдруг засветились, она бросила пакет на стол и кинулась к девушке:

– Варюша, девочка, ты очнулась – по-матерински теплые руки обняли девушку, прижали к груди, гладили по волосам, из глаз текли слезы. – Господи. Как же я боялась за тебя. Четыре дня как мертвая. Ну слава Богу. – Продолжая обнимать Варвару, тетя Аня переключилась на Костика – А ты иди, иди, ляг уже. Смотреть на тебя страшно, сколько уж сидишь-то тут. Иди, говорю тебе. Четверо ведь суток прошло.

«Четверо суток?» – Варя всмотрелась в слезящиеся, окруженные темными кругами глаза Костика.

– Ты что, все время был около меня?

– Был, был, окаянный. И не слушает ничего. Поесть боялся отойти. – Из глаз тети Ани опять потекли слезы. Она выпустила из объятий Варю, поправила под ней подушку и принялась подталкивать сына к двери в соседнюю комнату. А тот, уже пятясь, все не спускал с Вари глаз.

8

Раненые теперь прибывали круглосуточно. Они лежали в палатах, в коридорах, в актовом зале, даже в подсобных помещениях. Правда теперь надолго они не задерживались: тяжелых оперировали и как можно скорее отправляли на левый берег. Легкие подлечивались и уходили назад, в сторону фронта, многие даже не дожидались официальной выписки.

Это был какой-то страшный людской водоворот. Зачастую медперсонал даже не успевал запомнить их в лицо. В памяти оставались только исключительные случаи, как, например с лейтенантом, у которого не было почти половины тела, а оставшаяся была изранена до такой степени, что оставалось непонятным, как в этом истерзанном теле продолжает теплиться жизнь. Но проходили дни, а лейтенант жил. Более того, помогал жить другим.

Москвич, закончивший исторический факультет МГУ, собиравшийся жениться и писать диссертацию, посвятить жизнь науке, был вырван из своих планов войной. Попав в сорок первом году в Московское ополчение, он умудрился не погибнуть ни во время обороны столицы, ни во время московского наступления. В качестве бойца 196-й стрелковой дивизии он участвовал в Ржевско-Вяземской операции, а в июне сорок второго вместе с 62-й армией оказался на Дону, где и получил звание лейтенанта.

Если в палате лейтенанта кто-то из раненых просыпался ночью, то в госпитальной тишине отчетливо было слышно, как тот скрипит зубами от дикой, нечеловеческой боли. Днем же никто никогда не слышал от него ни единой жалобы. Наоборот, он подбадривал тяжелораненых, шутил с выздоравливающими, улыбался персоналу. А сколько рассказывал лейтенант. Невская Битва, Бородинское сражение, разорение Рязани Батыем, героическая гибель «Варяга», оборона Смоленска от поляков – это были не просто увлекательные истории, в каждой из них ясно вставал образ русского Воина – Героя и Победителя. А еще лейтенант читал стихи: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Есенин раскрывали перед слушателями бесконечную любовь