Счастье в огне - Мария Васильевна Захарова

Сегодня лейтенант читал «Бородино»:

– Что тут хитрить, пожалуй, к бою;

Уж мы пойдем ломить стеною,

Уж постоим мы головою

За родину свою!

Слова звенели в тишине палаты, отдаваясь болью в груди каждого. Варя слушала стоя, прислонясь к дверному косяку. Слова стихотворения вонзались в нее, смешивались, рождали причудливый хоровод мыслей: «Сколько уже этих голов… ломить стеною… пойдем… пойдем… за Родину… за маму.... за Митьку… за отца… отец… где он сейчас?.. к бою… сколько раненых… пойдем ломить… пойдем!.. пойдем!!!». Из мыслей Варвару выдернула медсестра с первого этажа, тихо тронувшая ее за рукав и шепотом сообщившая, что внизу ее спрашивают. Девушка тихо пошла по коридору, не совсем еще очнувшись от эмоций, вызванных стихами, а в спину ей летело:

– И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой.

Еще спускаясь по лестнице, Варя окинула глазами забитый людьми холл, взгляд ее выхватил знакомую вихрастую голову у самой двери. Впрочем, никого другого она и не ожидала увидеть. Подойдя к Костику, девушка улыбнулась, взяла его за руку и не говоря ни слова, увлекла на улицу.

Это была их первая встреча за две недели, после того как через три дня сна, еды и коротких прогулок Варя вернулась в госпиталь. Костик проводил ее по дороге на завод, где собирался теперь работать вместе с матерью и отцом, который тоже вернулся в цех, чтобы обучать новичков.

Они стояли на крыльце, ничего не говоря, не глядя друг на друга. Каждый думал о своем: Варвара, растревоженная стихами, – о своем разрушенном доме, о родителях, об ушедших на фронт знакомых и о том, что этот самый фронт уже где-то очень близко; а Костик о том, какая она худая и бледная, и… безразличная в эту их встречу, которая, может быть станет последней. Хотелось сказать так много, и не хотелось говорить ничего. Да и что сейчас можно было выразить словами.

Стояла душная, пахнущая дымом жара, пропитанная звуками канонады. Где-то там, в этой жаре и этой канонаде гибли люди. А здесь, в Сталинграде еще продолжалась жизнь: играли дети, спешили по своим делам взрослые, за углом звенел трамвай, дымил Тракторный завод. Правда на заводе не делали больше тракторов. Теперь там ремонтировали танки, которые сразу же возвращались на фронт, неумолимо приближавшийся к городу.

Наконец Костик решил сказать то, зачем пришел.

– Варвара, ты должна немедленно уезжать.

– Костик, дорогой мой Костик, я очень рада тебя видеть, но давай не будем об этом.

– Нет. Будем. Ты слушаешь сводки?

– Да. Я слушаю, – голос ее был какой-то безжизненный, безразличный, и это злило Костю.

– Варя! Ты слушаешь меня?

– Не кричи. Я прекрасно тебя слышу.

– Нет, ты меня не слушаешь. Немедленно. Слышишь, немедленно собирайся. Я все придумал, можно уехать с ранеными.

– Но если все уедут с ранеными, то кто останется с ними здесь?

– Кто-нибудь останется.

– Тогда почему не я?

– Потому что ты – не кто-нибудь. Давай прекратим этот бессмысленный спор.

– Давай прекратим этот бессмысленный спор.

Костик с размаху ударил кулаком по перилам и глубоко выдохнул. Теперь в голосе его зазвучали просящие нотки.

– Варя, пожалуйста. Немцы в тридцати километрах. Завтра, да может быть уже сегодня будет поздно. Я прошу тебя, уезжай.

– Нет. – Варин голос по-прежнему звучал спокойно, но в нем прозвучало что-то такое, что Костик понял – уговаривать ее бесполезно. Тем не менее, он решил не уступать:

– Варя! Я хочу… – звук разорвавшегося где-то на окраине снаряда не дал ему договорить. Закричали люди, завывала заводская сирена. Еще один разрыв. Еще. Варя кинулась на шею Костику, крепко обняла его, взъерошила ему волосы, потом поцеловала в щеку и кинулась по ступенькам вверх, туда, где ее ждали, где в ней нуждались.

9

К ежедневным бомбежкам теперь добавились артобстрелы. Немецкие снаряды легко преодолевали те несколько километров, что оставались пройти их войскам. А госпиталь жил своей жизнью, разгружали раненых, перевязывали, оперировали, кормили, и снова разгружали. В бомбоубежище никто не ходил, да и на взрывы почти уже не обращали внимания – люди привыкали жить «на войне».

В город Варя не выходила, ей нечего было там делать, да и заботы о раненых не давали возможности отвлекаться на что-то еще. Госпиталь был похож на муравейник: все двигалось, шевелилось, но разговаривали мало – на это уже не было ни сил, ни времени. Ели на ходу, спали урывками, едва ли несколько часов в сутки. Это устраивало девушку – не было времени ни думать, ни чувствовать. Поэтому, когда она на бегу столкнулась во дворе с тетей Аней, она даже не сразу поняла, зачем она здесь, что она говорит. А тетя Аня говорила и говорила. Наконец смысл слов стал доходить до Вариного сознания:

– Костик пропал. Его нет уже три дня, ни дома, ни на заводе.

– Как пропал? Почему?

– Не знаю я. Мы по нескольку дней не виделись – живем на заводе. А в гости друг к другу ходить некогда. – слезы не давали женщине говорить, – а вчера мастер их меня нашел, говорит, два дня назад исчез. Как ополченцев проводили, в цеху его не было. Никто тогда искать его не стал, теперь постоянно кто-то не приходит. Уйдут домой, а потом – все. Бомбежки постоянно. После все же хватились. Посылали кого-то узнать. Потом опять карусель. Вчера вот только ко мне пришли. Отец тоже ничего не знает.

Варвара привалилась спиной к забору. Перед глазами стоял Костик.

– Он ведь был у тебя недавно? Был?

– Был. Кажется, неделю назад. Или чуть больше.

Из глаз Вари неожиданно закапали слезы, она уткнулась в плечо тети Ани, та обняла ее, погладила по волосам. Варя не знала, почему плачет, она не верила, представить себе не могла, что с другом детства могло что-нибудь случиться. Но слезы лились и лились.

***

Гул моторов накатил как-то внезапно. Потом появилась гигантская тень, заслонившая всю улицу. Женщины подняли все еще заплаканные лица к небу и не увидели его – над головами висели самолеты; они шли медленно, как будто вразвалку, покачивая крыльями. И вдруг земля вздрогнула, заколыхалась, и на людей обрушился хаос.

Взрывы следовали один за другим, смешиваясь и разбиваясь на миллионы осколков огнем, грохотом, воем сирены и человеческими криками.

Когда снаряд разорвался в госпитальном дворе, оцепеневшая было тетя Аня толкнула Варю к воротам и дальше, на улицу.