Лед и пепел - Мила Дуглас

Вино лилось через край, растекаясь по скатерти темно-красным, как кровь, пятном. Свидетель?! Как смеет?! Она видит сквозь броню! Видит пустоту за этой местью! Слово "трофей" обжигает теперь его самого! Она – живое зеркало, отражающее все, что он пытался похоронить под пеплом! Слепая ярость, смешанная с паникой, подняла его с места. Кресло с грохотом опрокинулось.

– Ужин окончен! – Его голос прогремел, сотрясая своды, но под слоем ярости слышалась трещина. – Борк! Доклад по Неревии на моем столе к утру! Остальные – ВОН!

Игра, которую он затеял, привела его к самому краю. В бездне внизу он увидел собственное отражение – искаженное болью и ненавистью. Идти теперь в купальню… это не было победой. Это была капитуляция перед чем-то, что оказалось сильнее его воли. Но жажда увидеть ее там, ощутить, проверить эту новую, обжигающую грань, была сильнее страха перед бездной.

*************

Тяжелая дверь купальни захлопнулась, отрезав гул пира. Гробовая тишина ударила в уши. Тэссия прислонилась к холодному камню, дрожь пробежала по спине – не страх, а отзвук адреналина после сказанного. Свидетель. Слово жгло изнутри. Пар стелился над черной водой, растворяя очертания мозаичных чудищ на стенах. Запах лаванды и шалфея казался удушливо-сладким. Она машинально щелкнула крышкой флакона, капнула масла в воду. Жирные радужные круги расползлись по темной глади. Камень под босыми ногами леденил кожу. Сбросила платье, осталась в тонкой сорочке. Вода обожгла тело теплом, резким контрастом внутреннему холоду. Встала по пояс у дальнего края, спиной к двери. Лунный свет серебрил влажную кожу плеч, стекал по позвоночнику. Ждала. Жрица у алтаря.

Удар. Дверь распахнулась, гулко стукнувшись о стену. Александр вошел. Темно-синий камзол делал его фигуру зловещей тенью в клубящемся пару. Лицо – застывшая маска, но в серых глазах бушевала буря.

Тэссия не обернулась. Лишь тонкий мускул на спине дрогнул под мокрой тканью.

– Не стой истуканом. – Голос хриплый, как после крика. – Подойди. Или забыла свое место?

Проклятая неподвижность! Где слезы? Где страх? Эта тишина сводит с ума сильнее воплей!

Она медленно повернулась. Вода плеснула у бедер. Взгляд встретился с его. Ни страха. Глубокая печаль. Понимание, режущее как нож. Подошла к нему.

Он стоял у края, силуэт резкий на фоне пара.

– Раздень меня. – Приказ-лезвие. – Или трофей не справляется?

Слова ударили, как пощечина. Кровь отхлынула от лица, оставив мертвенную бледность. Только тонкая дрожь в опущенных ресницах выдавала удар. Воздух стал густым и едким. Она подошла. Пар смешался с ее дыханием. Руки к застежкам камзола. Пальцы теплые, твердые. Расстегнула медленно. Смотрела на пуговицы, не в глаза. Близость. Запах его кожи, власти и дорогого вина опьянял.

Щелчок. Щелчок. Щелчок. Каждая пуговица – щелчок замка. От панциря. От темницы. Его дыхание горячее на ее лбу. Челюсти сжаты. Ты боишься этой близости больше меня.

У пояса брюк пальцы заплутали в сложной пряжке. Он резко отстранил ее руки.

– Довольно.

Сбросил камзол, рубашку, остальное. Яростно. Шагнул в воду. Волны хлестнули о камни. Пар окутал. Тело воина. Поджарое. Жилистое. Волосы платиновые, темные от влаги. Но Тэссию приковали не мускулы. Шрамы.

Бороздили кожу плеч, спины, боков. Уродливые. Неровные. Жуткий узор. Небоевые. Следы… наказаний. Истязаний. Карта страдания.

Непроизвольно, на выдохе Тэсса вздохнула:

– Ох…

Пальцы потянулись к шраму на ребре. Шершавая, неровная кожа под подушечками ее пальцев.

Александр вздрогнул, как от удара током. Он поймал ее запястье и с силой отшвырнул от себя.

– Замолчи! – Голос сорвался на хрип. – Не смей касаться! Не смей смотреть!

Коснулась! Самого больного! Эта проклятая жалость! Ненавижу, что она ВИДИТ сквозь броню!

Он грубо толкнул ее к краю бассейна. Камень впился в спину. Шагнул к ней. Вода хлестала. Напряжение кричало в каждом мускуле. Прикосновения обжигали грубостью. Обладание без нежности. Губы впились в шею – клеймо. Руки сжимали плечи – синяки. Ждал сопротивления. Слез.

Камень давил на лопатки. Вода хлестала в лицо. Закашлялась. Его руки рванули ткань сорочки.

– Думала, убежишь? – Голос – ветер в ущелье. – От меня? От дел отца?

Не отвечала. Пальцы впились в бедра. Губы терзали ключицу. Извивалась. Тщетно. Он прижимал сильнее.

Его губы впились в ее плечо – укус, который должен вызвать крик через метку подчинения. Но вместо крика – лишь сдавленный стон, глухой вибрацией отозвавшийся в его собственной груди. Мускулы живота предательски сжались волной жара. Руки, сжимающие ее бедра, дрогнули – хватка ослабла на миг. Нет! Сломай ее! – ярость билась в висках, но пальцы вопреки воле скользнули выше, притягивая ближе, ощущая хрупкость под мокрой кожей. Безумие. Горячее ненависти.

– Больно! – ее голос сорвался на грани рыдания.

Его ответ – усмешка, больше похожая на оскал. Ладонь грубо прижала ее рот. Палец провел по губам, влажный и жесткий.

– Ты не знаешь настоящей боли. Глаза горели тенью ярости. Выход – в ее теле. Власть – сломать, разрушить.

Он отдернул ладонь. Шипение, полное презрения, обожгло ухо:

– Замолчи. Покажи, как просят пощады в проклятых лесах. Или умеете лишь поджигать?

Она послушалась. Не опустила глаз. Медленно, будто через силу, подняла руку. Но не для мольбы. Тыльная сторона ладони, горячая от воды, легла чуть левее центра его груди. Туда, где под кожей бешено колотилось сердце.

– Я знаю… – ее шепот едва пробился сквозь пар, – …оно болит.

Он вздрогнул всем телом, точно от удара кинжалом под ребро. Воздух вырвался из легких коротким, отрывистым звуком. Ярость треснула. Вспомнил ее бледность после той ночи. Ужас потери. Движения… изменились. Медленнее. Глубже. Менее резкие. Не нежность. Но… вопрос. Жажда. Отчаянная потребность заполнить пустоту, где должен был быть только пепел.

Она ответила без слов. Руки обвили шею. Не цепляясь. Принимая.

Он… Руки подхватили за бедра. Подняли. Прижали спиной к камню. Ноги в воде. Тело открыто. Ахнула. Его голова скользнула вниз. Губы, твердые, влажные – на сокровенном. Властно. Исследующие. Атака, ставшая исповедью.

Сквозь стыд, страх, горечь – волна. Яркая. Обжигающая. Тело выгнулось. Немой крик. Шок реакции. Слезы – не от унижения. От осознания: не только ненависть движет им.

Он поднял голову. Влага стекала с подбородка. В глазах – не триумф. Ледяная пустота. Смотрел на дрожащее тело.

– Видишь? – хриплый шепот. – Твое тело – мое.

Что-то надломилось внутри. Прижал лоб к ее мокрому плечу. Дыхание сбивчиво.

– Ненавижу тебя, – выдохнул. Ложь в густом, пряном воздухе.

Не ответила. Пальцы осторожно коснулись мокрых волос у виска. Словно сглаживая боль. Затем губы – мягкие, прохладные – коснулись его губ. Тех, что принесли унижение и потрясение.

Он понял. Проиграл. Не ей. Себе.