Лед и пепел - Мила Дуглас

Где-то в вышине завыл ветер. Длинный, скорбный стон, пронизывающий камни до самого основания. Тэссе показалось, что это стонет сам замок – огромный, холодный саркофаг, пропитанный пережитым горем. Теперь она знала.

Тишина после слов Линары звенящей пеленой окутала Тэссу. Она застыла, будто одна из ледяных статуй в коридорах. В ушах гудело. Перед глазами – отец. Его улыбка, когда он качал ее, малютку, на руках. Его голос: "Война, дочка… это когда даже хорошие люди делают ужасные вещи…" И вдруг – другой образ. Ночь. Факелы. Башня Луны, пожираемая пламенем. "Пятнадцать лет…" Даты совпадали. То самое время. То последнее задание Ориона Третьего, из которого отец не вернулся.

Нет. Мысль ударила, как обухом. Не мог. Не для этого. Но картина не уходила. Шпионы из Вечнолесья. Пожар. Задание отца. Вещи складывались в жуткую, неотвратимую мозаику. Петля сдавила горло, перекрывая воздух.

– Он… – хрип вырвался против воли. Голос был чужим. – Мой отец… был среди них? Среди тех, кто…?

Линара резко вдохнула. Все краски сбежали с ее лица, оставив мертвенную бледность. Глаза расширились от ужаса и внезапного, леденящего понимания. Она не произнесла ни слова. Ее взгляд – чистый, немой ужас – был красноречивее любых подтверждений.

Тэсса вскрикнула – коротко, глухо, как под ударом ножа в живот. Мир опрокинулся. Камень двора ушел из-под ног. Она рухнула на колени, судорожно вцепившись руками в живот. Боль была невыносимой, разрывающей – будто когтистые руки вырвали из нее что-то живое, оставив лишь зияющую, окровавленную пустоту. Те же руки, что когда-то держали факел у детской кроватки в Башне Луны.

– Он убил их… – хриплый шепот вырвался сквозь спазм, вонзился в холодный камень под ней. Слезы жгли кожу, как расплавленный свинец. – Мой отец… убил его мать.

Ветер выл в башнях, подхватывая этот шепот, унося его в холодное небо – эхом крика, застрявшего в этих камнях пятнадцать лет назад.

Глава 9

Холод кабинета короля Александра Греймарка въедался в кости глубже, чем зимний ветер. Каменные стены, пропитанные дымом старых пожаров, стрельчатые окна, впускающие лишь унылый свет хмурого неба, массивный стол, заваленный картами и письмами с кровавыми пометками – все здесь дышало ледяной мощью и памятью пепла. Сам король стоял у окна, темный силуэт на фоне свинцовых туч. Молодой, но будто изрубленный годами скорби, лицо, отмеченное морщинами у глаз и жесткой линией губ. Во взгляде, устремленном вдаль, вечно плясали отблески того самого огня. Тяжелая, лишенная блеска корона лежала на столе рядом с… маленьким, обугленным осколком резного дерева. Розы угадывались в обгорелом узоре.

Стук в дверь, гулкий, как удар по гробу. Стражи втолкнули Тэссию. Она качнулась, цепляясь за дверной косяк, но выпрямилась, гордо вскинув подбородок, несмотря на мертвенную бледность и тень под глазами от бессонной ночи. Ее глаза, цвета первой листвы Вечнолесья, метнулись к королю, полные животного страха и упрямства, что горело глубже.

– Вечнолесье, – голос Александра был низким, ровным, как заточка кинжала о камень. Он не оборачивался. Запах старого дыма, вечный спутник этого кабинета, стал гуще.

– Да, Ваше Величество, – ответила Тэссия. Голос дрожал, но звучал четко, отчеканивая каждое слово.

Он медленно повернулся. Взгляд, ледяной и всевидящий, скользнул по ней – от дрожащих рук, спрятанных в складках платья, до слишком прямых плеч. Подошел к столу. Пальцы, длинные и сильные, с белыми от напряжения костяшками, сжали обугленную щепку. Дерево хрустнуло под давлением.

– Знаешь? – спросил он, и в ровном голосе вдруг появилась трещина. – Осколок рамы. Портрета моей сестры. Алианы.

Тень скользнула по его лицу – теплая, страшно далекая, как мираж в пустыне.

– Малютка. Обожала мамины розы. Белые… алые… – Он замолчал, глядя сквозь Тэссию, в прошлое. – Каждое утро. Зимний сад. Они с матерью… смеялись. Звук ее смеха… как колокольчик. Это был их мир. Их тихий ритуал.

Тень погасла, смытая внезапным приливом адского пламени. Он швырнул щепку на стол с таким треском, что Тэссия вздрогнула.

– Их больше нет! Алианы! Матери! – Голос сорвался, наполняясь хриплой, животной яростью. – Вечнолесье! Подкрались ночью! С факелами! Сожгли всё! Всё, что было мне дорого! Единственных, кому я мог… доверить… – Он резко отвернулся к окну, сжимая кулаки так, что сухожилия выступили, как канаты. Спина его была напряжена, как тетива лука. С их гибелью в нем умерло все тепло. Остался только пепел, тяжелый и едкий, как гарь на языке. И лед, сковывающий изнутри. Чувства – роскошь для живого мертвеца.

Он повернулся к Тэссии снова. Лицо – каменная маска ненависти, высеченная скорбью. Девушка стояла неподвижно, бледная как стена за ее спиной, зная страшную тайну, которую несла в себе, как занозу. Тайну, которая должна была убить последние призраки надежды.

– И после этого… Должен ли я быть милосердным? К вам? – Он сделал шаг вперед, и холодный воздух кабинета словно сгустился вокруг него. – Ты хочешь, чтобы я считал людей Вечнолесья хорошими? Скажи!

Тэссия вдохнула. Воздух обжег легкие. Его слова о сестре, о розах… Они пробили броню ее ненависти, найдя жуткий отклик в глубине. Она чувствовала запах гари от той щепки, воображала смех девочки, затихающий в крике.

– Ваше Величество… – Голос сорвался на первом же слове. Губы задрожали. Ком горячего стыда и ужаса встал в горле. Слезы, предательские, неудержимые, выступили на глазах, скатились по щекам, оставляя на коже мокрые, холодные дорожки. Она не могла сдержать их. Правда, которую она несла, была тяжелее каменных стен Дарнхольда.

– Мы все теряем… – прошептала она, голос хриплый, прерывистый. – По обе стороны границы… Вас считают монстрами… как и вы нас… Но среди нас есть и целители, и певцы… как и среди вас есть матери, мирные люди… А есть… убийцы.

Она сглотнула, пытаясь выдавить слова сквозь спазм в горле. Отчаяние, острое и холодное, сжимало грудь.

– Я… я только что узнала… – Шепот стал едва слышным, полным само разрушительной силы. – Кто возглавлял тот отряд… Тот роковой набег…

Она подняла на него глаза, мокрые от слез. В них читался чистый, немой ужас и полная потерянность души, выбитой из-под ног.

– Кто же, маленькая дикарка? – Голос Александра был тише, но от этого только опаснее. – Кто?

– Мой отец, Ваше Величество. – Слова вырвались, как последний вздох. – Мой отец… Фенрис. Он… он выполнял приказ Ориона Третьего. Шпионскую вылазку… которая обернулась адом. И… он погиб там же.