Лед и пепел - Мила Дуглас

балдахином из темно-синего бархата казалась островом в море теней. Тэсса знала, зачем ее привели. Слова Линары, шепотом сказанные в коридоре, звучали в ушах: «Король требует вас к ночи… Не дерзите, слушайтесь… Не вы первая…»

Страх сжимал горло. Но мысль о дяде Роане – Александр, скрипя сердцем, отпустил его в Вечнолесье к Миррелю! – пронзила лед страха теплой иглой благодарности. Он мог убить. Не дать спасти брата. Но отпустил. Почему?

Стук в дверь.

– Войдите.

Александр стоял у камина с бокалом вина. Без коронационных регалий – в простых светлых штанах и белой рубашке, расстегнутой на груди. Босые ступни утопали в пушистом ковре. От него пахло вином и прохладной морозной свежестью. Он выглядел… домашним. Такой контраст с его сущностью сжал сердце Тэссы. Его глаза, цвета грозовой тучи, нашли ее мгновенно. Ни желания, ни привычной ненависти. Только усталость, презрение и… решимость. Как у палача перед тем, как опустить топор.

Линара быстро поклонилась и исчезла. Тэсса замерла у двери, не в силах сделать шаг. Хотелось сбежать, раствориться в камнях стен.

– Подойди. Или тебе нужен пергамент с королевской печатью? – Голос был низким, ровным, лишенным интонаций.

Тэсса заставила ноги двигаться. Каждый шаг гулко отдавался в черепе, словно она шла на эшафот. Остановилась в двух шагах, опустив голову, глядя на его босые ноги на ковре.

Приказ прозвучал как гром среди ясного неба.

– Разденься. Я не люблю рвать ткань. Хотя для тебя могу сделать исключение.

Мысль о том, что она почувствует себя совершенно беззащитной, вызвала в нем знакомый, острый трепет власти.

Тэсса замерла. Дыхание перехватило. Дрожащие пальцы потянулись к завязкам платья. Каждый сантиметр обнажающейся кожи был капитуляцией. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, прожигал тонкую ткань сорочки, обжигая плечи, грудь, живот. Она стояла перед ним, сжимая руки на груди в тщетной попытке прикрыться. Жар стыда заливал лицо и шею. Она впервые предстала перед мужчиной так… и отдаст невинность не любимому, а врагу.

– Худющая. Но сойдет, – холодно констатировал он. – Ложись. – Рука махнула в сторону кровати. Не прикасаясь. Словно брезгуя.

Ладонь взметнулась ко лбу короля, на котором залегли тени. Внутри бушевала буря:

Зачем? Власть? Месть? Просто пленница… Но эта дрожь… раздражает. Ложись, черт возьми!

Тэсса подошла к кровати. Бархат простыней казался ледяным под ее кожей. Легла на спину, уставившись в черную бездну балдахина. Сердце колотилось, как птица в клетке. Ждала грубости, насилия, боли, зажмурив глаза, как в детстве, боясь монстра под кроватью.

Александр медленно подошел. Скинул рубашку. В свете огня зловеще выступили шрамы на торсе, но она их не видела. Он сел на край кровати, матрас прогнулся под его весом. Мужская рука – сильная, с грубоватой кожей воина – легла ей на бедро. Прикосновение было… теплым. Неожиданно. И от этого еще страшнее.

Гнетущее молчание стало невыносимым. Тэсса распахнула глаза, тихо выдохнула:

– Спасибо… что отпустили Роана, Ваше величество.

Он фыркнул, нелепо, по-кошачьи, но пальцы сжали ее бедро – не больно, но властно:

– Замолчи. И глаза не закрывай. Хочу, чтобы ты видела. Твои благодарности – пыль. Как и ты.

Пока он говорил, Тэсса разглядела многочисленные шрамы. Откуда? Страшно было спросить. Она лишь старалась дышать, не закрывать глаз, не впасть в истерику. Он не одобрил бы.

Его рука скользнула выше по бедру. Пальцы коснулись нежной кожи внутренней поверхности. Тэсса вздрогнула, сжалась. Он почувствовал.

– Боишься? Хорошо. Страх – единственное, что тебе к лицу, дикарка, – насмешливо бросил он.

Но движения его, хоть и уверенные, не были резкими. Словно изучал реакцию. Другая рука легла на ее живот, плоский и напряженный. Ладонь была теплой, движение… почти поглаживающим. Парадокс огня и льда.

Мысли Тэссы метались: Он… не бьет. Не груб. Почему медлит? Чего ждет? Боже… страшно… и странно… Это тепло… обман. Монстр. Но… его пальцы… знают… Предательское любопытство: каково это – быть с мужчиной?

Он не стал медлить дольше. Его вес накрыл ее, придавив к матрасу. Она почувствовала его возбуждение – жесткое, требовательное. Он не целовал. Губы коснулись шеи – не поцелуй, а влажное, горячее прикосновение, сопровождавшееся глубоким вдохом, будто он вдыхал ее страх. Потом его рука резко раздвинула ее бедра.

И мир взорвался белой, разрывающей болью. Грубая сила вломилась в нее, сокрушая все на своем пути, вдавливая в холод простыней тяжестью его тела. Тэсса вскрикнула, не в силах сдержаться, впилась пальцами в его плечи. Слезы хлынули беззвучно, заливая лицо.

– Тише, маленькая дикарка, – прохрипел он у ее уха, не останавливая ритмичных движений. – Всего лишь боль. Первая. Привыкнешь. Или сломаешься.

Его мысли, как вспышки во тьме: Тесно. Горячо. Прекрасна! Плачет… Жаль? Нет. Дочь врагов. Трофей. Но внутри… черт, обжигающе нежно. Ловушка…

Каждый толчок отзывался болью. Но… постепенно, сквозь боль, пробивалось что-то иное. Чужое, пугающее тепло. Волна, поднявшаяся из самого центра боли навстречу его движениям. Тэсса закусила губу до крови, пытаясь подавить стон, рвущийся наружу – не от боли потери, а от этого дикого, неконтролируемого ощущения. Она ненавидела! Боялась! Но ее тело… предает ее, откликаясь на вторжение темным, постыдным отзвуком. Она зажмурилась, пытаясь думать о лесе, брате, Роане… но в мыслях были только тяжесть его тела, запах его кожи – вино, сталь, мужчина – и невыносимый, растущий внутри огонь.

Она почувствовала, как его тело над ней внезапно окаменело, как волна чужой, властной силы захлестнула ее изнутри – горячая, окончательная. Его дыхание прерывалось. Он смотрел на ее залитое слезами лицо.

– Тебе… сильно больно? – Вопрос вырвался резко, почти грубо, но в нем дрожала странная напряженность.

Про себя же он ругался: Идиот! Конечно больно! Зачем спросил? Но… слезы… не злые. Потерянные. И крови… много.

Тэсса посмотрела в его глаза. В серых льдах мелькнуло что-то недоуменное, почти растерянное. Она кивнула, не в силах говорить, чувствуя, как новая волна слез подступает.

Александр словно встряхнулся. Усмешка криво тронула его губы, без радости:

– Конечно больно. Ты же мечтала потерять невинность с каким-нибудь влюбленным в тебя дуболомом из Вечнолесья? Под луной, в папоротниках?

Он резко выпрямился, вышел из нее, быстро встал с кровати, повернувшись спиной – лишь бы она не видела его лица.

Его мысли бушевали: Дуболом? Глупая ревность? Ее первый… мой. Только мой. Факт. Почему это важно? Не должно быть важно!

Тэсса лежала, чувствуя пустоту, липкость, жгучую боль. Стыд и опустошенность парализовали. Но его слова… о "дуболоме"… Звучали так нелепо в этой мрачной реальности.

Очень тихо, голосом, сорванным слезами, она прошептала:

– Нет… любимого… не было.