Неистовые. Из огня да в полымя - Алиса Перова

— Все х-хорошо, — я сияю радостной улыбкой, совсем не готовая к подробному отчету о недавних приключениях.

А ко мне уже пробился новый персонаж. Его я тоже помню — это адвокат, который помогал нашей Айке. Зато он меня не узнал, но это и понятно — с момента нашей последней встречи я сильно повзрослела. Упитанный кудряш Одиссей галантно целует мне руку, поздравляет и щедро сыплет комплиментами. Но я уже не слышу, о чём он говорит…

Слова вдруг потеряли смысл, едва я натолкнулась на пронизывающий янтарный взгляд, от которого захотелось поежиться.

Ох, кажется, эту девушку я тоже знаю…

На полных губах невероятно красивой метиски играет мягкая улыбка, но она не касается хищных глаз. Этот препарирующий взгляд, кажется, видит меня насквозь — видит, что я мечтала о ее муже.

Маленькая девочка во мне хочет немедленно спрятаться за Генкиной широкой спиной и пропищать оттуда, что больше не претендует на её Феликса.

Но другая часть меня, красивая и уверенная в себе женщина, отзеркаливает улыбку Дианы и смотрит на хозяйку квартиры открыто и смело, коварно пытаясь найти в ней изъяны. Увы — безуспешно.

Однако художник во мне сильнее их обеих (и испуганной девчонки, и надменной женщины) — он не намерен сдаваться. Моей творческой личности не нужен чужой муж — мне нужен сильный и грамотный наставник, который позволит мне приблизиться к настоящему пониманию искусства. Мне нужен настоящий профессионал, способный полностью раскрыть мой потенциал и помочь мне найти себя. Пусть только подтолкнёт, а уж тогда я сама сумею объединить все неполноценные части меня в одну цельную, гармоничную и значимую личность.

Ну, а пока я, юная ранимая художница, нахожусь в творческом поиске, вряд ли кто осудит мои растерянность и смущение. Вцепившись в Генкину руку, я искренне и тепло благодарю Диану за приглашение (хотя лично меня она не звала) и со сдержанным восторгом хвалю её великолепную квартиру. Надеюсь, она видит, что я ничуть не лукавлю.

— П-простите, а где я могу вымыть руки? — тихо поинтересовалась я, когда мы, наконец, покончили с обменом любезностями.

— Всё нормально, я провожу, — прогудел Гена, разом отфутболив Одиссея и Римму, желающих мне помочь. — Тем более мне тоже следует сполоснуть некоторые части тела.

Риммочка фыркнула, Одиссей закатил глаза, а я, легкомысленно хихикнув, с облегчением позволила Гене увлечь меня в недра этих роскошных хором.

— А я смотрю, ты здесь неп-плохо ориентируешься, — не выпуская его руки, я осматриваюсь по сторонам и борюсь с искушением начать фотографировать. А заметив широкую лестницу из белого мрамора, останавливаюсь. — Ой, с-смотри, какая лестница. Ген, ты ведь говорил, что нам на крышу… это же двухуровневая квартира, да?

— Почти четырёх, — объявил он с такой гордостью, будто сам здесь живёт. — Крыша — уже третий уровень. Этот пентхаус состряпан по уникальному проекту какого-то крутого французского архитектора и, как понимаешь, второй такой квартиры нет.

— Вп-печатляет… мне бы х-хотелось посмотреть её всю.

— Думаю, что это не проблема, — Генка обнял меня за плечи и легко поцеловал в губы, а я решилась на откровенность.

— Знаешь, мне п-показалось, что твоей Диане я не очень п-понравилась.

— Да ты что?! — он эмоционально взмахнул руками и округлил глаза. — Можешь мне поверить — это не так. Да я, когда впервые её увидел, чуть не… одним словом, испугался. Она тогда такого шухера навела, что бригада отделочников чуть с двадцать шестого этажа в окно не вышла. Но это дело прошлое. Просто Дианка, она… — Гена потряс в воздухе рукой. — Даже не знаю, как тебе объяснить… она классная, но чтобы это понять, надо лучше её узнать. И в этом главная засада, потому что близко она подпускает немногих.

— А тебя уже п-подпустила? — мне не удалось сдержать ядовитые нотки, а Генка расплылся в довольной улыбке.

— А ты ревнуешь?

— Да, — признание вырвалось раньше, чем я осознала, что да — действительно ревную. Глупо, наверное…

Зато как Генка обрадовался! Стиснул меня в медвежьих объятиях, оторвал от пола, поцеловал в нос, в губы…

— Не надо, Стефания… меня не надо ревновать, хотя мне это даже нравится. Дианка — мой босс и мой друг, а ты… — и снова поцелуй в губы. — Короче, я твой со всеми потрохами… если ты захочешь.

— Я уже х-хочу.

— Тогда я счастливчик!

И я, почти придушенная его сильными руками, снова уплываю в головокружительный поцелуй и чувствую себя счастливой до неприличия.

Когда спустя несколько минут мы присоединяемся к общей компании в огромной гостиной, я с трудом сдерживаю эмоции — как же здесь красиво. А ещё я не вижу прислуги… кто наводит здесь чистоту? Кто это всё приготовил и оформил?

— А мы уже хотели поисковый отряд снаряжать, — нежно воркует Риммочка, а её глаза так нехорошо зыркают на Гену, будто она здесь на страже моей девичьей чести. Ещё одна надзирательница!

— Предлагаю выпить за Геннадия! — озвучил громогласный зайчик Андрюша.

— Да я смотрю, вы и так всё за меня выпили, — нашёлся Гена, провожая меня к столу.

— Реми, ты уже не с нами? — щебечет Риммочка, но я не понимаю, к кому она обращается.

Но в следующий миг понимаю… и прилипаю взглядом к парню, вышедшему из-за колонны.

А художник во мне заходится в творческом экстазе.

Ой, мамочки, какая натура!

Я мысленно вытряхиваю этого красавчика из его брендовых шмоток… и облачаю в холщовые штаны и безрукавку. Эти руки должны быть свободными… длинные красивые руки, сжимающие… м-м… как же это слово? Да, собственно, и не важно — пастушью палку в эти крепкие загорелые руки. И еще надо непременно обозначить какой-нибудь веревочкой его тонкую талию. А поверх модной стрижки я ему нахлобучу мягкую пастушью шляпу с полями…

Идеально!

Унылое предгорное пастбище, овечки на выгуле… и красивый молодой чабан. Вот только без этой самодовольной улыбочки. Лицо моего пастуха должно быть одухотворенным. Среди живого моря меланхолично жующих овец он смотрит вдаль и видит совсем другое море — прекрасную и безбрежную изумрудную гладь… и себя, свободного, под белыми раздувающимися парусами.

То, что надо!

Однако мой непонятливый пастух никак не желает вписываться в безрадостный пейзаж, а его мысли сейчас явно далеки от морской идиллии. Он нахально улыбается и голосом опытного обольстителя произносит на идеальном французском:

— Pourquoi