Измена. Игра на выживание - Луиза Анри

Тихон махнул рукой в сторону сервированного места.

— Вот, докторша. Садитесь. Ешьте, что нравится.

Оливия медленно подошла. Ее шаги гулко отдавались в огромном, безлюдном зале. Она скользнула взглядом по окнам. Они занимали почти всю стену. И за ними открывался вид — тот самый мир, который она видела лишь фрагментами сверху, теперь предстал во всей своей парадоксальной красоте и жестокости.

Прямо перед ней раскинулся безупречный, словно нарисованный, изумрудный газон. Бессмысленный в своей стерильности.

Левее — огромная тренировочная площадка с прорезиненным покрытием. Сейчас там занимались человек десять. Не просто разминались — отрабатывали приемы. Жесткие броски на спину, удушающие захваты сзади, точные удары ногами по тяжелым мешкам. Движения были отработанными, экономичными, лишенными спортивного азарта. Только холодная эффективность. Инструктор что-то коротко и резко кричал. Это была не физкультура. Это была подготовка к бою. К ее похищению? К чьей-то смерти?

Правее виднелись гаражи, больше похожие на ангар для бронетранспортеров. Ворота одного были открыты, и двое мужчин в промасленных комбинезонах копошились под капотом огромного черного "Кайенна". Рядом стоял его близнец — такой же угрожающе-большой "Мерседес" G-класса. Не машины — крепости на колесах.

И на всем этом, как тяжелая рама, лежала высокая ограда. Мощные металлические столбы, сетка-рабица, а поверху — спирали колючей проволоки, блестевшие на солнце острыми зубьями. За оградой — плотная стена темного, хвойного леса. Подмосковье? Урал? Калужская область? География не имела значения. Это была просто граница. Неприступный рубеж мира Яна.

Оливия опустилась на стул. Полированное дерево под ней было холодным. Перед ней лежала еда, пахнущая лимоном и свежестью, но вид на тренирующихся бойцов и колючую проволоку сводил на нет любой аппетит. Желудок сжался в тугой болезненный комок. Она взяла ложку, рука дрожала. Прозрачный бульон в пиале вдруг показался ей чем-то чуждым, почти отвратительным. Она поставила ложку обратно. Звон серебра о фарфор прозвучал невероятно громко в тишине зала.

Тихон стоял у двери, наблюдая. Он не сказал ни слова. Его лицо оставалось невозмутимым. Он просто ждал, выполняя приказ: привести, посадить.

В этот момент в дальнем конце столовой, в арочном проеме, ведущем, видимо, в кухню или другую часть дома, возникла фигура.

Женщина. Высокая, невероятно стройная, в облегающем платье цвета воронова крыла, подчеркивавшем белизну кожи и огненно-рыжие волосы, убранные в строгую шишку. Ее лицо было безупречно красивым и абсолютно холодным. Она не вошла, а словно материализовалась, облокотившись о косяк арки. Сложенные руки, изящный подбородок чуть приподнят. И глаза… Холодные, как ледники, глаза изучающего хищника, без тени интереса, лишь с бездонным презрением, медленно скользили по Оливии — от растрепанных темных волос до дрожащих рук, от простой блузки до нетронутой еды.

Она не сказала ни слова. Не сделала ни одного жеста. Она просто смотрела. И этого было достаточно, чтобы по спине Оливии пробежал новый, ледяной ручей мурашек. Этот взгляд был страшнее любых слов Тихона или гнева Яна. Это был взгляд хозяйки, заставшей в своем доме незваную, жалкую гостью.

Глава 17

Женщина стояла в арочном проеме, ее появление все еще висело в воздухе столовой, как внезапный сквозняк. Холодный, оценивающий взгляд скользнул по Оливии, сидевшей с прямой спиной перед нетронутой едой, затем перешел к Тихону у двери. Легкая усмешка тронула ее безупречно накрашенные губы.

Она вошла в зал. Платье — дорогое, черное, облегающее — шелестело тихо. Ее шаги были бесшумны по ковру, но каждый из них отдавался напряжением. Она прошла мимо длинного стола, не глядя на сервировку, и остановилась рядом с Тихоном, но не близко. Достаточно, чтобы ее тяжелый, сладковато-пряный аромат забил воздух.

— Заложница, — ее голос был тихим, но резал тишину, как стекло. Она обращалась к Тихону, но смотрела при этом на Оливию, ее ледяные глаза были полны презрительного любопытства. — Ничего не ест? — Рита чуть наклонила голову, изучая Оливию, как неопознанный предмет. — Или ждет персонального приглашения от Пахана? — Вопрос висел в воздухе, риторический и ядовитый.

Тихон оставался неподвижным. Его лицо не дрогнуло, только взгляд стал чуть жестче, направленный куда-то в пространство над плечом Риты.

— Приказ был привести к столу. Привели. Есть или нет — ее дело, — ответил он ровно, без интонации. Просто констатация.

Рита издала короткий, сухой звук, похожий на смешок, но лишенный веселья.

— Ее дело? — Она повернулась к Тихону полностью, теперь ее холодный взгляд упирался в него. — Интересно. А чье дело тогда, что она тут сидит, как призрак, портя вид нормальной столовой? Или Пахан теперь коллекционирует… хмурых медработников? — Слово "медработников" прозвучало как оскорбление.

Оливия не шелохнулась. Она смотрела прямо перед собой, на край своей тарелки. Руки лежали на коленях, сжатые, но не дрожащие. Ни один мускул не выдал, что она слышит этот разговор. Она была как каменная глыба посреди этого ядовитого потока. Молчание было ее единственным, но мощным оружием.

Тихон слегка напряг челюсть. Едва заметно.

— Приказ Пахана — проводить ее в столовую. Остальное — не моя компетенция, Маргарита, — произнес он с подчеркнутой нейтральностью. Напряжение между ними росло.

Рита снова повернулась к Оливии. Ее взгляд скользнул по ее скромной одежде, бледному лицу, темно-каштановым волосам, собранным в простой хвост. Презрение в нем смешалось с брезгливостью.

— Проводить… — она протянула слово. — Она сделала паузу, давая словам впитаться. — Слушай, "докторша", — ее голос стал слаще, ядовитее, — советую пересмотреть свое… поведение за столом. Голодная гостья — плохая гостья. Особенно когда ее терпят здесь лишь по чьей-то прихоти. Прихоти, которая… — она многозначительно замялась, — может измениться.

Она ждала реакции. Любой. Взгляда, слова, вздрагивания. Но Оливия оставалась недвижима. Только ее взгляд, прежде опущенный к тарелке, медленно поднялся. И встретился со взглядом Риты. Не с вызовом. Не со страхом. С пустотой. Глухой, непроницаемой. Как будто Рита была невидима. Как будто ее ядовитые слова — просто шум ветра.

Это молчаливое игнорирование, этот абсолютный ноль реакции, казалось, обжег Риту сильнее любой дерзости. Ее безупречная маска на миг дрогнула. В глазах мелькнуло что-то острое — ярость? Раздражение? Она резко отвела взгляд, будто испачкалась.

Она повернулась к Тихону, ее осанка стала еще жестче, царственнее.

— Проследи, чтобы она не перепачкала скатерть своими… воздержаниями, — бросила она с ледяным шипением. И, не дожидаясь ответа, развернулась и пошла к выходу. Ее каблуки стучали по паркету уже громче, чем на входе.

У самой двери она остановилась, не оборачиваясь. Голос донесся холодный и отчетливый:

— И перестань называть ее "докторша", Тихон. Ну не докторша же. Заложница и есть заложница.

Дверь за ней закрылась с чуть