Измена. Игра на выживание - Луиза Анри

дышал глубже, хрипло, его грудь поднималась и опускалась, сильнее прижимая ее к металлу. Ее выдохи горячими волнами падали на его шею, где пульсировала жилка. Его дыхание шевелило пряди волос у ее виска, посылая мурашки по коже.

Испарина выступила мгновенно в душной темноте. Капли катились по его вискам, шее. Он чувствовал влажность на ее лбу, прижатом к холодному металлу. Бисеринки пота скользили по ее шее, и его щека, непроизвольно прижатая к ней, ощущала их влажную, солоноватую прохладу. Ее чистый запах смешивался с пылью, потом, порохом — головокружительный, пьянящий коктейль.

Его большая рука, обхватившая ее талию при рывке, так и осталась там. Пальцы впились в блузку, чувствуя под ней горячую, гладкую кожу, очертания ребер. Его ладонь полностью обхватывала ее бок, большой палец лежал чуть ниже груди, ощущая каждый ее учащенный вдох. Его другая рука, со сжатым оружием, уперлась в стену над ее головой, создавая клетку из его тела. Ее руки вцепились в холодный металл сервера, пальцы стали белые от напряжения.

Каждая ее мышца была сжата — спина, живот, ноги. Она была как струна. Его тело — стальной капкан, мощные мышцы напряжены, удерживая ее. Он чувствовал дрожь, бегущую по ней — не только от страха, но и от невыносимой близости, от вторжения его силы. Она чувствовала дрожь в его руке на талии — не слабость, а сдерживаемая буря.

В тесноте любое движение было интимным Она попыталась выгнуть спину, уменьшив давление его паха на ее ягодицы, но это лишь сильнее прижало поясницу к его животу. Он невольно вдохнул глубже, грудь расширилась, прижимая ее к стойке, рука на талии сжалась, притягивая ближе. Его бедра двинулись вперед, и он всем своим существом ощутил упругий изгиб ее ягодиц. Внезапная, дикая волна возбуждения прокатилась по нему от точки их соприкосновения. Он затаил дыхание, почувствовав, как набухает и твердеет в теснине брюк. Она почувствовала это. Ее тело замерло, потом дрожьусилилась, глубже, и он услышал ее сдавленный стон — не страха, а шока, стыда и... пробудившегося ответа. Ее пальцы впились в металл.

Снаружи — ад: выстрелы, крики, взрывы. Здесь, в темной щели, царила своя вселенная. Их лица — в сантиметрах. Глаза, привыкнув к мраку, встретились. Он увидел в ее огромных серых глазах дикий страх, смущение, шок, и... искру чего-то темного, теплого, пугающе знакомого. Она увидела в его всегда ледяных глазах ярость на ситуацию, но и огонь. Жесткий, голодный, мужской огонь желания, вспыхнувший вопреки опасности, боли, его правилам. Взгляд скрестился, стал мостом для напряжения, сжимавшего их тела. Он опустил взгляд на ее губы, приоткрытые, влажные от частого дыхания. Она почувствовала его взгляд, губы сжались, но не закрылись. В темноте этот немой разговор длился вечность.

— Тише, Милочка, — его голос был хриплым шепотом, губы почти касались ее мочки уха. Горячее дыхание обожгло кожу. — Не дыши так громко... Услышат... — Его большой палец на ее талии провел едва заметную линию по ребрам. Она вздрогнула всем телом. Его твердость в паху пульсировала напротив ее ягодиц, невыносимое напоминание о том, что происходит между ними помимо воли.

Ее стон застрял в горле.

Снаружи грохнул особенно мощный взрыв. Кладовку тряхнуло. Она вскрикнула, резко повернула голову к двери, и в этот миг ее мягкие, влажные губы по касательной, нежно и обжигающе, коснулись его шеи чуть ниже скулы. Мимолетный поцелуй страха и близости.

Оба замерли. Воздух стал раскаленным добела. Его рука на талии впилась так, что она ахнула от боли-наслаждения. Его твердость превратилась в сталь. В его глазах вспыхнул чистый, неконтролируемый голод. Он наклонил голову, его губызависли в миллиметрах от ее шеи, над пульсирующей жилкой. Его дыхание опалило кожу. Он вдохнул ее — страх, пот, чистоту, ее суть. Его губы уже готовы были прикоснуться...

Дверь кладовки с грохотом распахнулась.

— Чисто! Быстро! На выход! — Тихон, залитый сажей и потом, стоял в проеме, автомат дымился. Его быстрый взгляд скользнул по ним — слившимся, разгоряченным, с губами в сантиметре друг от друга — и на миг в его каменных глазах мелькнуло понимание, затем мгновенная маска. — Ян! Докторша! В главное укрытие! Идем!

Мгновение жгучего стыда и невероятного неудовлетворения повисло в воздухе. Ян грубо оторвался от нее, как от раскаленного металла. Боль в плече ударила с новой силой. Его лицо исказила ярость — на себя, на Тихона, на весь мир. Он чуть не отшвырнул ее руку.

— Идем! — его голос был хриплым от сдерживаемой бури. Он схватил ее за запястье — властно, больно, так, что его пальцы обжигали, а в глазах еще бушевало то самое пламя. Он потащил ее за собой в разбитый коридор, в ад перестрелки, но ад внутри них — от прикосновений, от взглядов, от этой нечаянной, обжигающей близости — был теперь сильнее любой пули. Искра превратилась в пожар, и потушить его было уже нечем.

Глава 20

Адреналин все еще гудел в жилах, как высоковольтный ток, когда Ян буквально втолкнул Оливию в относительную безопасность своего кабинета. Дверь захлопнулась, отсекая грохот перестрелки, доносившийся с нижних этажей, но не смогла заглушить гул в их собственных телах. Воздух здесь был спертым, пропитанным запахом дорогой кожи, сигар и теперь — пороха, пота и пыли из кладовки.

Ян прислонился к массивному столу, скрипнув зубами. Пульсирующая боль в плече, заглушенная адреналином в пылу схватки, теперь разгоралась с новой силой, отдаваясь огненной волной под ключицу. Каждый вдох давался с усилием. Он сбросил «Глок» на стол с глухим стуком, не глядя на Оливию. Смотреть на нее сейчас — значило видеть не спасенную заложницу, а ту самую дрожь в темноте, ее спину, вжатую в его грудь, ее… реакцию. И свою собственную, животную и непреодолимую. Это бесило. Бесило пуще пуль Шрама.

Оливия стояла у стены, чуть поодаль. Она была бледна как полотно, но не от страха перед продолжающейся стрельбой. Ее щеки горели румянцем стыда, глаза, огромные и серые, были прикованы к узорному ковру под ногами. Она чувствовала его взгляд на себе, даже когда он не смотрел. Чувствовала жар, оставшийся от его тела, на своей спине, на ягодицах… Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, ногти впились в ладони. «Тише, Милочка, не дыши так громко…» Его шепот, горячий, обжигающий ухо, эхом отдавался в черепе. Она сглотнула комок, пытаясь выровнять прерывистое дыхание.

Тихон, появившись в дверях как тень, был залит сажей, на рукаве куртки темнело пятно крови — не его. Его каменное лицо