Измена. Игра на выживание - Луиза Анри

Его слова повисли в воздухе. Признание? Почти. Осознание ее невиновности. И его собственной уязвимости перед невидимым врагом.

Оливия не знала, что сказать. Стыд от кладовки, горечь от предательства Анатолия, странное щемящее чувство к этому израненному, опасному мужчине, сидящему перед ней… Все смешалось в клубок.

Он махнул здоровой рукой, отворачиваясь к окну, где начинало светать, окрашивая дым в кроваво-розовые тона.

— Иди. В свою комнату. Тихон проводит. — пауза. — И… ешь что-нибудь. Голодовка прекрати. Ты мне нужна… вменяемой.

Он не сказал «живой». Сказал «вменяемой». Но смысл был ясен. Ее статус изменился. Она была не просто заложницей. Она была свидетелем. Пешкой, которую враги могли захотеть убрать. И… возможно, чем-то большим для него, о чем он сам еще боялся подумать.

Оливия кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она повернулась к двери, где уже ждал Тихон. Проходя мимо стола, она почувствовала на себе его тяжелый взгляд. Она не обернулась. Но знала — он смотрит. Искра в кладовке, чуть не спалившая их дотла, не погасла. Она тлела под пеплом стыда, боли и новой, смертельной опасности. И потушить ее было все так же невозможно.

Глава 21

Пальцы Оливии впились в холодную кожу подлокотников кресла так, что ногти побелели. Она сидела, сгорбившись чуть вперед, словно пытаясь защитить солнечное сплетение от невидимых ударов. Ноги под столом подрагивали мелкой, неконтролируемой дрожью. Взгляд ее был прикован к собственным сцепленным на коленях рукам, но видела она не их, а осколки вчерашнего ада: выстрелы, крики, и главное — ледяное осознание, что Анатолий не просто изменил. Он продал их обоих. Ее тело помнило толчки от близких разрывов, запах пороха, непроизвольную близость с Яном в темноте кладовки — жар его тела на спине, его руку на бедре, его шепот… Стыд от этого воспоминания заставил ее резко вдохнуть, сглотнув ком в горле. Она напрягла челюсти, пытаясь выдавить из себя тень контроля. Она была больше не просто заложницей. Она была живой мишенью в войне, о существовании которой даже не подозревала.

Он сидел за столом, опираясь на локоть. Бледный, с темными кругами под глазами, но не сломленный. Перевязь на плече была свежей, но я видела, как каждое малейшее движение правой руки отзывается болью в его сжатых челюстных мышцах. Он просматривал доклад — сухие цифры потерь, ущерба, подтверждающие, что ад минувшей ночи был реален. Его лицо было каменной маской, но напряжение витало вокруг него почти осязаемо.

— Значит, всем руководит кукловод, — его голос, хрипловатый от усталости и боли, разрезал тишину, как скальпель. Он поднял на меня взгляд. Тяжелый, усталый, но все такой же пронзительный. Как рентген, просвечивающий до костей. — Шрам — просто инструмент. Топор в руках того, кто хочет его империю. — Он говорил о своей власти, как о живом существе. — Кто использует таких… как твой муж. Он не назвал имени Анатолия. Просто «твой муж». Как стирают грязь. От этого стало еще холоднее внутри. Не жалость. Пустота. И гнев. Глухой, тягучий гнев на человека, который втянул меня в эту мясорубку своими жалкими амбициями и долгами.

— Его долги, его жалкие амбиции… все было спланировано. Засада в квартире, вчерашний налет… Это игра на уничтожение. И ты, Докторша, оказалась пешкой. Слепой и беззащитной. Как, признаюсь, и я на время поверил их спектаклю с Алисой.

Пешка. Да, это слово резануло, но оно было точным. Я была пешкой в руках Анатолия и его темных покровителей. А теперь… Теперь пешка увидела доску. И поняла, что ее могут просто смахнуть. Комок подкатил к горлу. Я сглотнула, глядя на свои сцепленные на коленях руки. Ногти впились в ладони.

Дверь приоткрылась бесшумно. Вошла

Она.

Маргарита.

Как всегда — ослепительная, опасная. Длинные рыжие волосы, будто пламя, уложенное с небрежной роскошью. Холодные, как горные озера, глаза мгновенно просканировали комнату, остановившись на мне. Соблазнительная фигура в черном платье выглядела вызывающей на фоне этой мрачной реальности. Она несла поднос со стаканами воды.

— Ян, — ее голос был бархатным, но я уловила под ним сталь. Она подошла к нему, поставила стакан, ее пальцы на миг коснулись его руки — жест владения, интимности. Мое собственное прикосновение к нему в кладовке вспыхнуло в памяти жгучим стыдом. Она повернулась ко мне, держа второй стакан. Ее ледяные глаза уставились на меня. — И тебе? Выглядишь… не в своей тарелке. — Легкая, ядовитая улыбка тронула ее губы. — Вилла после гостей Шрама — не самое уютное место для прогулок, да?

Она напоминала мне о моем месте. О том, что я здесь — чужеродное тело. Заложница. Словно удар хлыстом. Но я не опустила взгляд. Встретила ее холодные озера моими серыми. Пустота. Пустота была моим щитом. Как тогда, в столовой.

Она стояла чуть позади Яна, как его тень, его право. Напоминая мне, что мое место — внизу.

Ян, казалось, не замечал ее. Его взгляд был прикован ко мне. Взвешивающий.

— Дорогуша, — его голос внезапно обрел ту властную твердость, которая заставляла содрогаться. Обращение, брошенное так близко к Рите, прозвучало как выстрел. Я увидела, как Маргарита замерла. Как ее пальцы сжали поднос, костяшки побелели. Как ее ледяные глаза сузились до опасных щелочек, уставившись в меня с немой яростью. — Забудь статус заложницы. Он устарел. Ты больше не пленница. — Он сделал паузу. Я почувствовала, как сердце бешено заколотилось. Свобода? — Ты — свидетель. Ключевой свидетель в игре, где ставка — жизнь. И, как следствие, ты — мишень. Для Шрама и для того, кто дергает его за ниточки.

Мишень. Слово упало, как камень. Свободы не было. Была лишь смена ярлыка с более страшным смыслом.

— Я… могу уйти? — вырвалось у меня, тихий, почти безнадежный шепот.

Ян усмехнулся. Коротко, без юмора и наконец бросил быстрый, резкий взгляд на Риту. Рыжие волосы Маргариты, казалось, горели ярче от напряжения.

— Уйти? — Он покачал головой, его взгляд снова пригвоздил меня. — Куда, Милочка? В квартиру, которую они знают? На работу, где тебя возьмут как щенка? Они знают тебя. Они знают, что ты видела, слышала, знаешь про мужа-предателя. Ты — слабое звено. Или живое доказательство. Уйти — значит подписать себе приговор. Шрам не церемонится. Его хозяин — тем более. — Он откинулся в кресле, его лицо было непроницаемо. — Ты. Останешься. Здесь.

Здесь. Это приговор. Тюрьма с золотыми решетками и смертельными врагами за стенами. И внутри.

Рита резко поставила поднос на консоль. Звон хрусталя заставил меня вздрогнуть.

— Как