Клятва на крови - Дарья Лобанова

— думал, вырастет львица. А вырастил ягнёнка. Только… не сразу понял, что это самое страшное. Когда львица становится молчаливым ягнёнком.

Он потёр лицо, будто хотел стереть бессилие.

— Надо вытаскивать.

Лёня кивнул. Без слов. В такие моменты — слов не бывает.

— Думаешь, она позволит? — осторожно спросил он.

— Нет, — отрезал Владимир. — Но мы же не спрашивать едем.

Весна пришла в Сицилию резко. Без прелюдий. Как будто солнце объявило перемирие дождям и просто выжгло небо. Лимонные деревья зацвели сразу, а воздух стал сухим, пыльным, уставшим от страстей.

Алиса смотрела в окно. Она редко моргала. Не потому что ждала чего-то. Просто… не чувствовала в этом необходимости. Даже физиология, казалось, изменилась.

После лечения она не плакала. Не смеялась. Лицо застыло — не умерло, а просто ушло в тишину.

Дети были живы. И это — всё, что имело значение.

Он появился без предупреждения.

Ранним утром, когда воздух ещё пах уличной пылью и утренним кофе.

Первым вошёл Лёня — с привычной полуулыбкой, от которой сжимались плечи у любого охранника. Он шёл, как всегда, легко, словно всё это — просто ещё одно задание. Но в его взгляде что-то дрогнуло, когда он увидел Алису.

Её было мало. Слишком мало от той, прежней. Он, может, и хотел остаться наблюдателем, как всегда — чужим, но лояльным. Только вот чужим быть не получилось. Не с ней. Не после всего, что видел.

— Гляди, кого привёл, ласточка, — сказал он, стараясь вложить в голос тепло. — Как в старые добрые, а?

Алиса не улыбнулась. Не издала ни звука. Но её взгляд на секунду ожил. Не вспыхнул — скорее дрогнул, как гладь воды под лёгким ветром. Она узнала. И почти позволила себе что-то почувствовать. Почти.

За ним вошёл отец.

Владимир Сергеевич Дьяков.

Чуть постаревший, но не потерявший той стальной прямоты в спине, из-за которой Алиса с детства чувствовала себя либо дочерью, либо солдатом. Часто — одновременно.

— Алиса, — выдохнул он. Всё, что хотел сказать, застыло в воздухе между ними.

Она не бросилась к нему. Не заплакала. Просто посмотрела. Молча. Долго. И где-то, глубоко внутри, что-то сдвинулось. Не боль, нет — на боль уже не было сил. Но узнавание. И — тень доверия.

Как будто голос её крови пробился сквозь бетон стен, которые она воздвигла.

— Я слышал, — сказал он сдержанно. — Про тебя. Про то, как они…

Он не договорил. Лёня потупил взгляд. Даже он.

— Ты пришёл меня забирать? — наконец произнесла она.

— Нет, — ответил отец. — Пришёл узнать, что ты теперь собираешься делать.

Алиса медленно поднялась. На ней был простой серый свитер и чёрные джинсы. Ни макияжа. Ни украшений. Ни маски. Только тело, выжившее назло. Только душа, которая всё ещё держалась.

— У меня есть план, — сказала она. Голос был ровным. Без окраски. Но взгляд — впервые за много дней — стал целеустремлённым.

— И ты мне не помешаешь.

Он кивнул. Как будто ждал именно этих слов. Он не предлагал помощь. Просто стоял рядом — мужчина, чья дочь прошла через ад и вернулась другой.

— Я рядом, — сказал он. — Не чтобы командовать. Чтобы держать, если ты начнёшь падать.

А потом:

— А если кто-то решит тебя снова сломать — я снесу всё к чёрту. Силы хватит.

Лёня стоял чуть в стороне. Не вмешивался. Но его глаза задержались на Алисе чуть дольше обычного. В них не было жалости — только что-то похожее на гордость. Он видел, как она возвращается. По-своему. По капле. Через боль. И знал: назад дороги уже нет — ни для неё, ни для тех, кто решит встать у неё на пути.

Глава 26. Стеклянная кровь

Нападение произошло через неделю.

Ночью. Через сад.

Трое. В масках. С точностью и холодной уверенностью тех, кто давно привык убивать. Они не пришли за деньгами.

Они пришли за детьми.

Но теперь Алиса не была той, что когда-то дрожала при виде крови.

Она молча встала. Взяла нож.

А потом — в коридоре, в лунном свете — встретила первого.

Один удар — в шею.

Второму не повезло — он увидел её глаза прежде, чем умер. В них не было ни ужаса, ни злости.

Только пустота. И хищный расчёт.

Третий пытался бежать. Не успел. Её шаг был бесшумным, как у ночной тени. Она перегрызла ему горло. Без клыков. Просто — руками и зубами.

Когда Лёня примчался на шум, Алиса уже сидела в углу детской, держа Дину на руках.

Грудь подрагивала от едва слышного дыхания.

На щеках — ни слезинки. Только кровь. Чужая. Тёплая ещё.

— Позови отца, — сказала она тихо. — Пусть закопает их.

Лёня сглотнул, кивнул, а потом добавил:

— Ты теперь не девочка, Алиса.

Она не ответила. Только качала дочь, как будто ничего не случилось.

Как будто небо не порвалось над домом.

Потому что в её мире теперь было только двое детей и тьма между ними и всем остальным.

И если эта тьма хотела ещё раз подойти ближе — ей придётся поползти по телам.

Лёня стоял в коридоре, прислонившись к стене. Долго. Слишком долго, как для обычного свидетеля. Он видел — она держится. Видел, какой ценой.

И в нём снова что-то дрогнуло — не просто долг, не просто верность семье.

Он чувствовал боль — как зритель, который слишком долго смотрит в пламя и сам начинает гореть.

Именно он набрал номер. Не потому что Алиса просила.

Потому что понял: она дошла до грани, за которой либо ломаются, либо становятся кем-то другим. Тем, кого уже не вернуть.

— Лучше пусть он приедет сам, — прошептал Лёня в трубку. — Без охраны. Тут не война. Тут… семья.

Владимир примчался в течение 20 минут. Не приказал. Не потребовал. Просто был. Как тень. Как глыба. Как последний из тех, кто ещё умеет держать своих. Без слов. Без фраз.

Иногда молчание — это форма молитвы.

Он приехал ночью. Как всегда — без кортежей, без лишнего шума.

У ворот уже ждали. Не охрана. Сам Марко.

Молчаливый, с мраморным лицом, которое даже не пыталось казаться спокойным.

— Она… — начал он, но осёкся. — Я не смог остановить. Она не дала. Просто встала. И пошла.

Владимир кивнул. Ни упрёка. Ни оценки.

— Где?